Роман Дих
ЗАБИРАЙ!
«Забирай боль, забирай силу злую-неведомую, со хребта и с живота…» – так его отшёптывала бабушка, когда врачи прописывали кучи таблеток и уколов от пневмонии. В бреду ему, тогда ещё шестилетнему, мерещились какие-то лица синие, клубящиеся, претворяющиеся из одного в другое, смеющиеся; как он вспоминал позже – великолепные в своём безразличии к нему, всего лишь комку жизни. Помрёт – его просто пожрут эти синие, выживет – тоже ничего страшного не произойдёт. А бабушка не унималась никак, защищала внука любимого от безразличных тех, потому что больше некому – родители на заработках, как встарь, там, куда раньше ссылали, а позже люди сами в те места холодные и сытые ехали.
Ну и отбила внучонка наконец – отогнала от него тех-то…
И позже она его берегла, как могла, это уж он потом понял, с некоторым даже сожалением. Но молодым, когда уже лет шестнадцать-семнадцать, когда девки на уме и во снах - в этом возрасте кому бабские забобоны нужны, тем более в уже кончающийся век – у него тогда всё было, родители наконец-то накопили нужное и перевели в доллары. Папка открыл свой магазинчик, первый – тогда бабушка тоже расстаралась, видимо. Когда на отца «наехали» ребята в коже, с фиксами золотыми и амбициями непомерными – папа пришёл грустный, с синяком под глазом и пьяный немножко. В тот вечер к бабушке в комнату отец зашёл, просидел с ней допоздна.
Все следующие дни отец словно на крыльях летал – а в сводке происшествий по телевизору как по заказу показали и рассказали: «В автокатастрофе погибли главари преступной группировки, известные как…». Тогда он, пацан ещё, всерьёз задумался, что бабушка его…
Там и новый случай себя ждать не заставил – Катя Анисимова, первая красавица их первого курса, ну никак не хотела с ним… А он изнывал, как кобель от течной сучки изнывает, молодое дело, понятно. Вот тогда он к бабушке своей заходит – а та как знала, заулыбалась аж. «Внучонок, иди, погуляй, потом позову», – он выскочил погулять, ветер на улице и в голове ветер похотливый, юношеский. Со знакомыми ребятами просто пивка во дворе попил – и домой, там уже бабушка сама к нему идёт, в руку бумажку пихает с чем-то: «Какая нравится – у той на пути рассыплешь, понял?» Понял, конечно, не маленький…
На другой день сыпанул прямо в аудитории у ножки стола Кати Анисимовой – и через два дня уже пришла она сама к нему домой, а он как зверь молодой на неё накинулся, и без остановки с ней, а она тоже, как одержимая…
Потом бросил, конечно, и Катька аборт сделала – как у молодых часто сейчас бывает.
А лет в восемнадцать… он не забыл те лица, что ему, маленькому, являлись, когда от пневмонии загибался – они, лица, перетекающие как бы одно в другое, снова начали появляться, молчали и улыбались – но он понимал их больше, чем если бы они с ним пытались заговорить… Естественно, молодому парню умения его стареющей, уже из ума выживающей бабушки, пригодятся. И синие, являющиеся в грёзах перед сном, научили, как взять…
Он просто однажды к бабушке зашёл, руку протянул только – бабушка и на колени было упала. В глазах – недоумение только… а потом его бабка просто на пол сползла молчком, когда в него перетекало то, чем бабушка «жила-была», как в сказках говорят, в ушах только гремело: «забирай, забирай!». В углу что-то тёмное закопошилось. Он брезгливо отошёл от мёртвой и, пикая кнопками мобильника, позвонил отцу – мама, всё увядающую красоту спасая, где-то на шейпинге или в парикмахерской пропадала.
Отец всхлипнул в трубку – этот всхлип словно влился в полученную бабкину силу – и он аж воспрял немного.
Когда уж схоронили и сели поминать – он, потехи ради, глянул на глиняную миску с кутьёй – та лопнула пополам. Тут некоторые всполошились – «ещё покойник будет!» – а он усмехался про себя – «будет, как скажете».
В полумраке поминальной комнаты кружились, вились лишь ему видимые лица.
Дмитрий Палеолог
МЕРТВЫЙ СЕРЖАНТ
написан по реальным событиям. Имена главных героев изменены.
г. Грозный, январь 1995 г.
Небо, затянутое серою мглой. Непонятно – утро сейчас или вечер. Но не мгла виновата в этом – счет времени потерялся. Казалось, этот бой тянется вечность, вместив в себя десятки смертей, неимоверное количество боли и океан ужаса, затопившего весь мир. Страх уже перестал быть инстинктом самосохранения – он перешагнул ту грань, когда может начаться и кончиться; теперь он был всегда, затопив сознание, растворив мысли и проникнув в каждую частичку тела. Он стал тобой. Навсегда.