Интервью

Интервью

  Лена проснулась, против обыкновения, в очень дурном настроении.

  На всякий случай, вместо того, чтобы сразу встать с постели, она полежала, прислушиваясь к своему телу. Может быть, она подхватила грипп или в её теле завёлся другой непорядок? Но тело было простым, ясным, знакомым - двадцатидевятилетним.

  В зеркале в ванной Лена заметила, что хмурится. Совсем немного, но и это пугало.

  Может быть, ей предстояло сделать что-то неприятное, о чём она забыла? Лена потянулась к дисплею возле унитаза и быстро пролистала на центральном домашнем компьютере ежедневник и почту. Ничего необычного.

  Душ не желал бодрить. Тело стало напряжённым, но никак не энергичным.

  Маршрут утренней пробежки пролегал через сосновую рощицу; Лене всегда это очень нравилось. Но не сегодня. Каждый раз, как соседи, тоже вышедшие на пробежку, окликали её, она вздрагивала, как нашкодивший ребёнок от голоса родителя. Потом, спохватываясь, здоровалась в ответ на приветствия. К концу пробежки напряжение стало пугающим.

  Завтрак Лена всегда готовила сама. Но сегодня этого, наверное, делать не стоило: и нужные цифры в плиту забила не с первого раза, и молоко умудрилась пролить, и овсяных хлопьев насыпала слишком много. А потом ещё оказалось, что вечером не купила ягод. Пришлось есть хлопья так: жёсткими и почти безвкусными.

  По-хорошему, стоило, наверное, позвонить на работу, извиниться и отправиться в клинику. Лена немного подумала над этим вариантом, а потом решила ехать трамваем, а не на велосипеде: что-то вроде компромисса между признанием себя здоровой и заболевшей.

  Утренний сбор неуловимо раздражал и особенно, отчего-то, мозаичное панно на одной из стен кабинета редакторши: обычная социальная реклама, очень мило выполненная.

  И только сев в свою рабочую капсулу и включив компьютер, Лена вспомнила. Интервью.

  В качестве фона на экране компьютера в редакции тоже стояла социальная реклама: напоминающая о главном долге журналиста - информационно объединять людей. Лене она всегда казалась симпатичной, но сегодня... Всё из-за вчерашнего интервью. Ей, собственно, предстояло его сейчас приводить в читаемый вид. (Пожалуй, если бы не интервью, СМИ для чтения вообще отошли бы в прошлое - не всем удаётся говорить красиво и плавно, не у всех приятный голос; текст же не передаёт тембра голоса или странных движений, текст можно красиво отредактировать, даже немного меняя формулировки).

  Лена открыла расшифровку речи, выполненную программой, и уставилась в неё. Всякий, кто взглянул бы на картинку камеры наблюдения, увидел, что молодая журналистка находится в творческом процессе.

  Лена думала о том, что услышала вчера... нет, не на интервью. После. Потому что само интервью было более, чем обычно. Молодой актёр средней известности, бывший фотомодель - рекламировал джинсы и плавки; второй муж губернаторши, красивый, атлетичный и радостно-наивный. Все снимки "в домашней обстановке" были сделаны заранее, за день до интервью, но улыбался и двигался актёр так, словно на него по-прежнему был направлен объектив.

  - Я очень ценю семейные ценности, - с почти ликующим вдохновением говорил он. Лена кивала. Дом губернаторши просто кричал о социальной полезности хозяев. Пространства было - на пятерых. Актёр радушно предложил журналистке бутерброды с натуральной рыбьей икрой и отличный кофе; вкус лакомств сочетался довольно странно, но Лена вежливо ела и пила.

  - В человеке, в конце концов, всё должно быть прекрасно, - вещал актёр.

  В середине интервью явилась губернаторша: чуть грузная, статная, бодрая женщина лет сорока. Вежливо кивнула и исчезла в коридорах дома.

  Лена до сих пор не могла взять в толк, что её дёрнуло, выйдя из санузла, нырнуть в коридоры следом за хозяйкой. Какое-то, наверное, не очень здоровое любопытство; тут ещё и актёр отвлёкся - громко болтал по видеофону с каким-то Аликом бог весть о чём, о всякой ерунде; когда Лена прошла мимо дверного проема гостиной, актёр даже не оглянулся.

  В коридорах висели картины; странно, но не было ни одного плаката с социальной рекламой. Лена вспомнила, что и в гостиной был только один. Как раз о семейных ценностях.

  Почти все проёмы были закрыты дверьми. За одной из них Лена услышала лёгкое покашливание, шаги. Она повернула ручку, входя в комнату; губернаторша обернулась рассеянно и не сразу поняла, кого видит. Государственная дама уже переоделась в домашний костюм, просторный и удобный, и, похоже, бродила по - кабинету? не может быть, снова ни одной социальной рекламы; - по комнате, засунув руки в карманы жакета.

  - Простите, - сказала Лена. Она уже смутилась своей бестактности. - Я... хотела попрощаться.

  В этот момент глаза её остановились на странном плакате за спиной губернаторши: грубом, агрессивном, аляповатом. Неестественно широко улыбающийся мужчина указывал на пылающую надпись: "ЕСТЬ ИДЕЯ? ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!" Рядом что-то было написано маленькими чёрными буквами, но Лена не смотрела, не могла отвести взгляда от красным выведенных слов, и только пятилась и пятилась крохотными шажочками назад, повторяя дрогнувшим голосом:

  - Простите... Простите... Простите...

  За секунду до того, как плоскость двери толкнулась журналистке в спину, хозяйка дома протянула руку к пульту на столе и с мягким звуком ударила пальцем по одной из клавиш. Замок в двери щёлкнул, и Лена поняла, что заперта. Наедине с плакатом и его владелицей.

  - Прежде всего, - сказала губернаторша звучным альтом, - давайте успокоимся. Сядьте в кресло. Сядьте же.

  Кресел в комнате было три; одна за столом и два слева от Лены, в углу, с журнальным столиком между ними. Самые простые, обтянутые грубоватой тканью в красную и кремовую полоску. Лена на негнущихся ногах подошла к журнальному столику и села в одно из кресел. Её взгляд упал на почти стёршуюся от времени и небрежного обращения обложку толстой бумажной книги, лежащей на столике. Из книги высовывался раздвоенный узкий язычок закладки. От названия девушке стало почти что дурно; она помнила это название из школьного курса истории. "Капитал" Карла Маркса.