Interzone

Изабель

После осмотра круглого камня в поле, который называли метеоритом или крошкой Лулу, мы входим в сувенирную лавку. По стенам висят фотографии этого глупого валуна разных лет. Пахнет деревом. Насыщенно, ярко. Свежий сруб. Новый пол в магазине ярко-янтарного цвета, еще на не вытоптанный, чуть выпуклый, не осевший. Аромат витает в воздухе, заполняя и вытесняя собой всех входящих, а потом милостиво сдает позиции, и вот ты уже не ощущаешь его, не умираешь от желания вдохнуть свежего воздуха, не замечаешь. За стойкой с кассой стоит толстый брутальный мужчина в наколках и с седой бородой. На его майке огромными яркими буквами выведено STAR WARS.
— Бред какой! — Фыркаю я, глядя на открытки с крошкой Лулу, но Джеймс меня слышит и хитро улыбается. В паре шагов у противоположной стены стоит Стивен и копается в стопке комиксов.
— Это реально метеорит, скажите честно? — Звучит голос Тани, после того, как она отрывается от разглядывания основного стенда с той же самой информацией, что читали в буклете.
Мужчина без энтузиазма указывает на рамки на стене рядом с нами и переключает музыку: теперь вместо попсы из динамиков льется старый добрый рок. Мы с Джеймсом подходим к фоторамкам: там висят пять листов, похожих на лицензии, некоторые на грамоты — это документы из институтов и университетов. Самый красивый документ из какого-то общества геохимии и метеоритики, где витиеватыми черными чернилами выведено, что «находка» является «сидеритом».
— Неужели такой валун кто-то припер сюда… — Бурчу я под нос. Вся эта история выглядит мистификацией.
— Есть версия, что его притащили инопланетяне. Их частенько тут видят. Уфологи любят здесь зависать. — Внезапно доносится голос продавца.
Я удивляюсь:
— Зачем?
У меня в голове не укладывается, что внеземная раса привезла и сбросила камень.
— Может, ради шутки? Может, это были пьяные студенты-инопланетяне? — Шутит Джеймс.
Бред! Даже если откинуть эту версию и представить, что какой-то человек привез этот многотонный камень, отказавшись от денег, которых он мог получить за него — всё равно, бессмысленно и невероятно. Да и откуда он? Я знаю только про Тунгусский, а про метеорит в Кармен Лэйкс вообще впервые.
— Сколько стоит эта майка? — Таня уже увлечено копается среди вешалок, а Стивен покупает комиксы. Я снова смотрю на Джеймса и ловлю его взгляд.
Мы только этим и занимались, пока ехали сюда: постоянно украдкой кидали взгляды друг друга — не ради проверки своих чувств, это было словно подтверждение, что ничего не меняется в его или моей голове; он всё ещё интересуется мной, а я всё ещё в его поле зрения и в непонятных мне желаний. То же самое и сейчас.
Ничего не меняется.
Я выхожу на улицу: на крыльцо, под самый солнцепек. Ярко до рези в глазах. Жарко. После холодного помещения сувенирной лавки я понимаю, что через пару минут с меня начнет течь пот и захлюпает в подмышках. Ненавижу. Жара как унижение для человека.
Хлопок двери возвещает, что кто-то вышел за мной. И я уже знаю кто. Потому что это не быстрый шаг Тани и не тяжеловесный Стивена. Это мягкий целеустремленный Джеймс.
— Слава Америке, которая может делать шоу из всего, что попадется под руку!
— Вам действительно хотелось посмотреть на метеорит?
— Нет, я хотел посмотреть на тебя.
Он подходит вплотную. Странно: несмотря на то, что мой рост высокий, сейчас себя чувствую маленькой девочкой. Джеймс кажется исполином.
— Ты не спала со Стивеном. — Вкрадчиво произносит Монтгомери со своей фирменной ухмылкой на губам.
— Спала!
— Нет.
— А почему вас так волнует это? Я вам никто! Просто модель, нанятая вами.
— Сама виновата — сама просила, чтобы я тебя запомнил на кастинге.
Я качаю головой и, не скрывая ненависти, произношу:
— Вы не имеете права лезть в мою личную жизнь.
— Не имею. Но я уже в ней!
— Как это? — Я испуганно таращусь на него.
Кто-то из нас двоих определенно сумасшедший!
— Ты всё знаешь, Изабель… Только признаться не хочешь. — Грустно вздыхает он и отходит от меня на пару шагов.
— Не хочу признаться в чем?
Я жду, что Джеймс скажет: «Ведь ты влюблена в меня». Но ответ еще загадочней:
— Ты не хочешь признаться в том, что забыла.
— Забыла? Что забыла?
— Кого забыла! — Исправляет он мой вопрос, подняв указательный палец к верху.
Я хочу продолжить расспросы, как дверь открывается и с размаху хлопает, выпустив галдящих Стивена и Таню.
— Эй! Как насчет поесть? Тут продавец сказал, что в двух шагах хорошая пиццерия.
— Отличная идея! — Бодро подхватывает Джеймс, ударив в ладони.
Я киваю, хотя всё, что я хочу — это попить. От жары кусок не лезет в горло. Хотя, только ли от жары?
Мы спускаемся, выходя из-под козырька крыльца на солнцепек, и пешком направляемся в указанное место. Улочка идет вниз с холма, отдаляя нас от припаркованной машины. На домах уныло висят флаги во флагштоках, торчащих, как рога. Ни ветерка. Фасады зданий выкрашены в красные цвета или оттенки голубого. Возле домов рассыпан шуршащий гравий с малочисленными растениями. Газоны сейчас обходятся слишком дорого.
Дойдя до конца улочки, мы находим кафе с «оригинальным» названием — «Pizza». Нарисованный кусок теста с колбасой и стекающим сыром показывает, куда вы пришли, если не сумеете прочесть эти огромные пять букв на вывеске.
Внутри на вас сразу обрушивается красный цвет кожаных диванов и скатертей. Аппетитный аромат хлеба из печи встречает с порога, к нему примешивается аромат сыра. Это божественно! Можно ничего не заказывать, а просто есть этот воздух. Таня и Стивен устремляются быстро выбрать столик, Джеймс галантно пропускает меня вперед. Мы садимся у самого окна, чтобы смотреть из ароматной прохлады кафе на плавящуюся от жары улицу. Я сижу напротив Монтгомери, поэтому старательно отвожу глаза и прячу лицо за меню. Когда подошел официант, я прошу только воды. За окном проходит пару человек и проезжает несколько машин, Стивен активно беседует с Джеймсом и Таней насчет тупого метеорита, строя догадки, откуда он мог взяться. Я молчу и лишь перевожу взгляд то со Стивена, то на Джеймса, когда тот не смотрит в мою сторону. Время будто издевается надо мной, оно внезапно становится тягучим с этим одурманивающим запахом еды, хотя я мысленно себе запретила притрагиваться к пицце. Это испытание воли и терпения.
— Кажется, дождь будет… — Внезапно прерывает разговор Джеймс и открыто смотрит на меня.
Холодок колко проходится по спине, будто Монтгомери знает о прошлой ночи с грозой. Я поворачиваюсь к окну, за ним сильный ветер. Он гнет деревья, поднимает в воздух листья и пыль; мимо окна по пешеходной дороге, смешно подпрыгивая, прокатывается откуда-то взявшаяся пустая пластиковая бутылка. Небо резко темнеет. Всё жаждет бури.
— Да! Будет гроза. — Соглашается Таня, замерев с куском пиццы в руках и смотря в окно, как загипнотизированная.
Собственно такой рассеянный взгляд у всех.
— Я в туалет. — Я вскакиваю из-за стола, не в силах смотреть на их лица.
Туалет из-за освещения весь красный, хоть фотографии печатай здесь. Я включаю воду и начинаю мыть руки. Справа от меня проходит шевеление — в кабинке кто-то есть. А затем раздается жалобный от смущения голос:
— Простите, а у вас прокладки или тампона не найдется?
— Да, конечно! — Сочувствую я незнакомке и начинаю рыться в своем мелком рюкзачке.
Где-то на дне точно валялись два тампона, из-за своей серебряной обертки напоминающие пластиковые пули. Под зеркалом и гигиенической помадой нахожу один.
— Вот! Нашла!
— О! Благослови вас Бог! — Радостно восклицает женщина. — А то я отчаялась! Всё произошло так неожиданно. Ну вы ведь меня понимаете? Счастливицы, у которых, как по часам.
Я подхожу к кабинке, вижу лишь ее ноги обутые в милые лакированные туфельки на небольшом каблуке. Незнакомка светлокожая и миниатюрная, судя по размеру стопы. Я протягиваю тампон под дверью. Женщина быстро выхватывает его, не прикасаясь ко мне.
Я снова отхожу к раковине и зеркалу. Красный свет стирает здесь остальные цвета, и теперь мои губы кажутся невыразительными и незаметными.
— Ненавижу этот свет! Кто придумал его — дибил! — Ругается незнакомка, шурша тканью и пластиковой упаковкой. Я удивляюсь, а затем понимаю ее: в этом свете не различима кровь на одежде.
— Действительно, дурацкое решение. — Соглашаюсь с ней.
— Вы не местная. У вас легкий акцент. Откуда вы?
Этот вопрос меня сбивает с толку. Акцент? Может быть… Откуда я? Перед глазами возникают серебряные буквы модельного агентства.
— Я… Я из Нью-Йорка. Приехала отдохнуть. А это так важно?
— Нет! Просто интересно! Простите меня, если вопрос показался грубым. Вы видели метеорит?
— Да, видела! Прикольный камень! Удивительная история с ним. Вы тоже верите, что его притащили инопланетяне?
Громко звучит слив воды в унитазе, а затем — щелчок задвижки.
Но на мой вопрос тишина, лишь заканчивающееся журчание воды в толчке. Я поворачиваюсь, ожидая, что она выйдет из кабинки и я, наконец, увижу лицо незнакомки. Но она не выходит. Я опускаю глаза и вижу, что ее ног нет.
Что? Я закрываю глаза, а затем резко открываю, в надежде, что у меня галлюцинация. Ничего не меняется. Я подхожу поближе.
Как она смогла уйти? Я же не могла ее пропустить! В унитаз что ли смылась?
— Эй! Вы где? — Кричу я, но мой голос гулко отражается в туалете.
Я подхожу к ее кабинке и толкаю дверь. Она раскрывается и показывает пустоту. По телу бегут мурашки. В голове стучит пульс. Я резко разворачиваюсь и пулей вылетаю из туалета. Выбежав в ресторан, обретаю зрение — нет красного, есть холодный дневной свет, заливающий помещение из больших окон, и всё так же витает аромат свежеиспеченного хлеба с сыром. Никого. Ни за стойкой официанта, ни моих друзей. На нашем столике стоят лишь стаканы и грязная посуда, как доказательство, что они были здесь. И звук хлесткий, монотонный, шипящий, перебивающий песни из динамика — за идет окном ливень.
Все исчезли.
Опять? 
Я кидаюсь в сторону кухни, ожидая, что сейчас появится человек и злобно крикнет мне, что посетителям нельзя. Но нет. Кухня пуста. На столе осталась недоделанная пицца. Люди будто резко взяли и ушли, оставив свое рабочее место.
— Эй? Эй!
Я кричу, что есть мочи, насколько позволяют легкие. Я сшибаю поднос с чистыми, ровно выставленными стаканами, и они с грохотом слетают на глиняную плитку, разбиваясь с оглушающим звоном. Вдрызг!
Так же как и мое спокойствие! Я кричу и плачу, как маленькая. Кидаюсь на улицу под дождь. Никого. Как и было раньше. Я бегу со всех ног сквозь стену дождя к машине и той сувенирной лавке. Машина стоит, как и была раньше припаркованная нами. Все, как обычно. Наверное, просто сошла с ума. Я взлетаю по ступеням в лавку. В нос ударяет запах дерева, а по ушам — рок, но бородатого мужика нет.
— Нет! Нет! Кто-нибудь! — Заорала я. — Эй! Вы где?
И я толкнула стойку с майками. Железная вешалка накренилась, а затем тяжело завалилась с громким ударом о свежий пол. Вешалки торчали, как переломанные ребра.
Я плачу, причитая: «Пожалуйста, вернитесь». Не хочу находиться в помещении. Не хочу! Хочу, чтобы все казалось, будто просто ничего не происходит!
Одежда липнет к телу, я мокрая. Дрожу.
Выйдя под дождь, вижу пустую улицу. На противоположной стороне на тротуаре валяется зонтик. Куда идти? Что делать? Дождаться, когда дождь кончится?
— Иза?
Я обернулась и увидела Джеймса возле машины. Он стоял под ливнем и так же мок, как и я.
Увидеть его было счастьем, что я с радостью, не думая о приличиях, кинулась к нему с объятиями. Запах уда сразу же окутал меня и показался теплым и сладким.
— Поехали отсюда… — Он резко отпустил меня и открыл машину. — Садись.
Я была в замешательстве.
— Садись! — Приказал он снова, и я подчинилась.
В машине было тепло и сухо. Одежда неприятно липла ко мне. Хотелось согреться, утереться мягким полотенцем, переодеться.
— Куда вы ушли? Где Таня и Стивен? — Джеймс включает зажигание, машина тут же откликнулась затарахтев. — Мы уезжаем? А как же…
— Их нет. — Джеймс отвечает сухо, даже немного уставши.
— Нет?
— Пока идет дождь никого нет. Люди исчезают. И ты это знаешь…
Я, кажется, забыла, как дышать. Дождь, словно назло, усилился, и теперь долбит по стеклам, заливая и размывая город. Джеймс включает дворники. Они с приятным ритмичным щелканьем начинают возвращать нам резкость в окнах. Мы будто в аквариуме.
— Это же бред… — Начинаю я неуверенно, но Джеймс недовольно цыкает.
— Нет, Иза. Не бред. Стоит пойти дождю, как все исчезают.
— Но ты-то здесь! — Истерично ору я самый главный аргумент. — Я не сошла с ума.
— Я не исчезаю. И ты не сошла с ума.
— Почему? — Мне становится страшно. Я смотрю в окно, но никого. Но это нормально, что во время дождя в забытом Богом городке нет людей!
— Почему ты не сошла с ума или почему не исчез? — Машина мягко трогается.
— Почему не исчез? — Я еле шепчу и с ужасом смотрю на Джеймса, как на маньяка. Куда он меня везет? Идиотка! Зачем села в машину?
— Потому что мы так встретились в первый раз. Тогда тоже шел дождь. Ты была легко одета и жалась к стене от него, чтобы брызги как можно меньше попадали на тебя. Ты никогда не любила дождь.
— Мы впервые встретились на кастинге…
— Нет! Мы встречались раньше! Вспоминай.
— Нет…
— Ты уверена?
Я замолчала и посмотрела на него. Джеймс кинул взгляд на меня, оторвавшись от дороги. Этот поворот головы, сама обстановка, дождь льющий, как из ведра — все было знакомо. Стекла заливал так, что на долю секунду мне показалось, что мы в воде.
— Кто ты? — Внезапно он спрашивает и прибавляет скорость.
— Изабель! Изабель Ханге!
— Нет. Кто ты?
— Изабель!
— Ты уверена? — Джеймс расслаблен, говорит спокойно, будто я маленький испуганный ребенок, в отличие от меня.
Машина мчится быстро, дождь заливает ветровое стекло. Небо темно-синее, суровое, придавленное к земле.
— Вспоминай. Кто ты?
— Я Изабель Ханге. Модель. Моя фамилия Розенцвайг. Я еврейка. Работаю на…
— Как зовут твою мать? — Прервал он меня.
Простой вопрос. Как зовут мою маму. Маму… И я с ужасом понимаю, что не могу вспомнить даже ее лицо. Улыбка… Она улыбалась мне… Но как она выглядела?
— Как зовут твою мать? Ты помнишь? — Продолжает беспощадно Джеймс.
Господи! Это же так просто! Ее имя… Ее имя… Какое же ее имя?
— Не помнишь. Хорошо! Откуда ты?
— Нью-Йорк… — А сама понимаю, что не это он хочет услышать.
— А до него? Где ты родилась? Где выросла? — Но не дождавшись моего ужасного признания, продолжает. — Ты не помнишь. Потому что Изабель Ханге нет. Нет ее, как нет Тани и Стивена. Нет, того жирного продавца из лавки, не существует твоего агента Нортона. Их нет. Вот почему они исчезли во время дождя.
— А мы?
Я уже смотрела на дождь, как на кару небес. Что это значит? Я реально не могу вспомнить ничего.
— Мы существуем. Вспомни, Изабель, вспомни, кто ты.
Он давит на педаль газа, и машина срывается на бешеной скорости. Мы летим по дороге, дождь заливает стекло, что дворники не справляются.
— Что ты делаешь? Мы же разобьемся!
— Вспоминай! — Кричит он.
Я сжимаюсь в кресле, вцепившись в волосы. Пытаюсь вспомнить! Я… Изабель… Изабель Розенцвайг… Откуда я? Черт возьми! Откуда?
— На! — Что-то тяжелое падает мне на колени. Я смотрю и не могу понять, зачем это: Джеймс мне кинул будильник. Смешные часы в виде Хэлоу Китти.
— Что это?
— Нет! Это ты мне скажи, что это?
— Это часы!
— Что это, Изабель?
— Часы! Часы с Хэллоу Китти!
— Кто ты?
— Я не знаю!
Мы орем друг на друга. Звук мотора ревет в унисон с нами. Я молюсь, чтобы дорога продолжала быть такой невозможно прямой и без единой машины.
— Что это?
— Часы! Это Хэллоу Китти! Да, Хэллоу Китти!
— Кто ты?
— Изабель!
— Что это?
— Хэлоу Китти! Персонаж такой!
— Так кто ты?
— Я? Я персонаж? — Я ору до хрипоты.
Я боюсь смотреть на дорогу. Пытаюсь понять, что он хочет. Передо мной лишь эти дебильные часы с тупой улыбающейся мордой. Китти — эти буквы цепляют меня. Китти…
— Кто ты? — Джеймс продолжает гнать и спрашивать.
А я смотрю на имя и в моем сознании начинается расслоение. Китти… Розовый китайский будильник… Мне его купила сестра. Но у меня нет сестры.
Точнее, у Изабель Ханге нет сестры. У нее нет семьи. А может и есть, я не знаю…
— Кто ты?
— Я? — Я поворачиваюсь к ему.
По моему лицу льются слезы. Я плохо вижу из-за них. Размыто. Как из-за дождя шоссе за стеклом.
Лишь Джеймс. Свет за его спиной выделяет до боли знакомый силуэт. Этот свет… Так рисуют святых на иконах.
— Кто ты?
— Я — Хеллоу Китти… — Произношу я от жалости к себе.
В этот момент будильник в моих руках оживает — он начинает резко и неприятно пиликать, а свет за Джеймсом начинает увеличиваться. И тут я понимаю, что это свет фар! Я открываю рот в немом крике. Но звук и свет быстрее — они сливаются в яркую пищащую вспышку. Будильник перешел из тихого режима на самый громкий и уже орет так, что режет слух. Пора вставать.