Interzone

Кэтрин

Вместе с темнотой приходит холод. Тот самый, первобытный. Отголосок вечной мерзлоты, пришедшей к нам из космоса, заставляющей задуматься, что солнце, которое ученые обидно назвали белым карликом, дало нам жизнь. Джеймс стоит рядом со мной и смотрит на здание. Сзади нас горят установленные фонари, выхватывая всю площадь подрыва. Мы вдалеке, у самого края площадки, чтобы пылью и осколками не задело. В руках респираторы и очки. Всё рассчитано до секунды и метра. Мой «пациент» замер в ожидания смерти. Провода оплетают его, будто паутина — детонирующие шнуры на основе пентаэритритол тетранитрата. Динамит под монтажной пеной ждет искры. Взвывает сирена. Мы напряженно смотрим на здание. Мне начинает мерещиться блеск в одном из окон.
Начинается отчет.
10…
Я вглядываюсь в черноту второго этажа.
9…
Снова что-то замерцало.
8…
— Ты это видишь?
— Что?
7…
— Там что-то есть! Этого не было.
6…
Гарри смотрит в бинокль.
5…
4…
— Стоп сигнал! Стоп сигнал! — Орет он в рацию Дауду, который должен нажать на кнопку в паре метров от нас, и отключается отсчет.
— В здании человек! Человек!
Мы с Джеймсом и бригадой удивленно оглядываемся. Мы проверяли! Все семеро тут. Я хватаю бинокль, висящий на шее Гарри, смотрю в окна и замираю в ужасе: кто-то стоит и машет нам из окна!
— Какого хера? Вы как проверяли? Кто это? — Орет Гарри бригаде за нашими спинами, осознавая, что только что чуть не нажал на кнопку.
Слева к нам бежит Дауд, забыв про свой вес. Гарри, грязно ругаясь, начинает кричать ему, что в здание проник человек.
Я срываюсь мимо них, ничего не говоря, и несусь в школу. На половине пути оживает рация в кармане: «Китти! Китти! Куда ты бежишь? Сдурела? Остановите ее!»
Через мгновение я у порога, за мной слышатся бегущие шаги и крик «Подожди!». Открыв дверь, я моментально окунаюсь в космическую поглощающую черноту и липкий холод старого здания.
— Гарри! Я в здании! — Запыхавшись, выдавливаю из себя в рацию. В голове стучит пульс, легкие горят от пробежки. Следом за мной дверь с грохотом открывается и включается фонарик, ослепив на мгновение. К удивлению, это Джеймс, а не кто-то из бригады.
— Эй! Вы где? — Орет он, задрав голову, что тени четко очерчивают его длинную шею с острым кадыком. — Эй!
Я ору вместе с ним, слушая, как мой голос отражается от стен.
— Он был на втором этаже…
Луч фонаря мечется по полу.
— Осторожно! Не заденьте провода! — Предупреждаю, жалея, что фонарик только у Джеймса.
Он смело идет к лестнице. По полу, будто жилы, тянутся наши детонирующие шнуры, начиненные взрывчаткой.
— Он был на втором этаже справа. — Джеймс кивает и тут же снова кричит незнакомцу. Мои глаза привыкли к темноте и уже различают предметы. Главное — шнуры! Не задеть бы! Иначе подрыв не получится, если отойдет хоть один контакт.
У меня в руке оживает рация. Шорох белого шума звучит зловеще.
— Гарри! Гарри!
— Китти!.. Ки… Гр. Хрр… Кто… Здесь…
Я не понимаю, что случилось с рацией. Может батарейки садятся? Да какая разница! Сейчас вытащим придурка из здания и взорвем.
Мы поднимаемся на второй этаж. Я указываю куда. Адреналин зашкаливает. Чернота вокруг, лишь только луч от фонаря, шарящий по полу и выхватывающий шнуры, осколки штукатурки и кирпичей.
— Осторожней! — Шепчет Джеймс, вызвав волну мурашек.
— Эй! Вы где? Вы знаете, что здание взрывается? Вы не слышали сирены и отсчета? — Ору от злости, высматривая в темноте коридора хотя бы какое-то шевеление и прислушиваясь к звукам.
Но в ответ тишина. Мои нервы сдают, и я, почти взвизгнув, истерически кричу: «Вы где, вашу мать?» В коридоре раздается странный звук, будто кто-то вздохнул со стоном.
— Туда! — Командует Джеймс, указывая на классы.
Первая комната — пусто! Вторая — пусто! Последняя!
И тоже пусто…
— Никого, — удивленно обращаюсь к Джеймсу. Он так же растерян, как и я. Обойдя меня, он смело проходит в комнату, будто кто-то обнаружится сейчас.
Я вхожу следом. Окна обращены к забору, возле которого расставлены строительные фонари, под ними стоит вся наша бригада. Я различаю фигуру Гарри.
— Гарри! Гарри! Здесь никого! — Говорю я в рацию.
Она красной лампочкой показывает, что слова проглочены и отосланы в эфир, но в ответ ничего.
— Кажется, рация сломалась. У вас есть? — Я расстроено обращаюсь к Джеймсу.
Он мотает головой. Вот ведь! Решаюсь привлечь внимание нашей бригады, чтобы пришли на подмогу. Подхожу к окну и поднимаю руки, начиная махать Гарри, что бы заметил и в ответ прислал кого-нибудь. Но я застываю в ужасе с поднятыми руками: там возле подрывной машинки рядом с Гарри стоит женщина.
Нет.
Там стою я и смотрю на себя в бинокль.
— Китти, там кто-то есть! — Джеймс бесцеремонно дергает меня за руку, я ошалело оборачиваюсь к нему. Джеймс смотрит в коридор, вытянувшись, будто по струнке. А затем в здании что-то падает с грохотом балок и звуком рвущихся струн. Первая мысль: сдетонировал провод. Джеймс срывается с места, позабыв обо мне. Не понимая, что происходит, я кидаюсь следом. Он выбегает в коридор, перепрыгивая через шнуры. Луч фонаря скачет впереди.
Я отстаю. Меня накрывает жуткая паника. Не соображая, что происходит, я бегу за Джеймсом, который в пару прыжков оказывается в конце левого крыла и с криком «Стой» исчезает в комнате. Затем удар, и тишина. Я, обезумев, влетаю в комнату и застываю: на полу валяется фонарик Джеймса, в полу среди переломанных досок зияет дыра, а вокруг столы со старыми швейными железными машинками. Я потрясенно оглядываю помещение. Такого класса в школе не было! Не было! Я помню.
— Джеймс? — Хочу позвать, но не выдаю и звука, только, как рыба, открываю рот. Я онемела от шока.
Медленно подхожу к дыре и поднимаю фонарик. Чертовски страшно заглядывать внутрь, вместо этого я обвожу лучом комнату.
Боже… Все машинки Зингер! Старые, кованные, с ножным махом. На такой шила моя мама в детстве. Они стояли покрытые толстым слоем пыли, забытые во времени. Откуда они взялись? Я здание школы знаю от и до, по несколько раз я проходила с Гарри все закладочные места. Здесь была пустая комната! Теперь же класс наполнен тремя рядами немецких машинок.
Я, наконец-то, набираюсь духу — заглянуть в дыру.
Почти крадучись, со скрипом половых досок, что странно, так как перекрытие не должно себя так вести — заглядываю в дыру, светя вниз фонариком. Сначала свет выхватывает столб танцующей пыли, а затем я вижу обломки, под которыми кто-то шевелится. Мой голос моментально возвращается:
— Джеймс! Джеймс! Ты жив?
Доносится стон, усиленный эхом.
— Я иду! Сейчас спущусь! Потерпи!
Бог с ними — с этими машинками! Монтгомери провалился в дыру. Скорее всего, переломал ноги или позвоночник. Я снова пытаюсь вызвать Гарри. Рация хрипит, но голос Дауда прорывается сквозь белый шум.
— Китти! Китти! Ты где?
— Дауд! Прием! Прием!
— Китти!
— Я в здании! Джеймс упал! Он, наверное, переломал ноги! Все на подмогу! — Я моментально вспоминаю план здания. — Спортзал! Дауд! В спортзал! Срочно!
Я разворачиваюсь и кидаюсь через коридор к лестнице. Сердце ожило, страх поутих от тревоги за Джеймса и от радости, что рация заработала. Сейчас придут парни и помогут! Пару раз оступившись и задев провод, чуть не упав на повороте, я наконец-то достигаю спортзала.
— Джеймс! Я тут! Я вызвала парней!
Я врываюсь в помещение, в который ведет взрывной шнур; тут заложено несколько килограммов динамита у несущей стены в основании. Помещение с пустыми скелетообразными коробами от бывших зрительных трибун. Высокие окна пропускают достаточно света от луны и наших фонарей. На полу, где должна быть куча обломков, а под ними стонущий Джеймс, нет ничего. Я направляю луч на потолок — он цел.
Не поняла…
Разве я ошиблась? Как так?
Вдруг со стороны трибун идет шевеление. Я дергаюсь с криком и резко направляю свет фонарика. Я замираю, ибо это невозможно: там стоит девочка лет четырех и жмется к стальной опоре. Глазастая, в летнем платьице; она смотрит на меня и тоже испугана происходящим, как и я. Сердце подает неведомый мне материнский инстинкт. Что она здесь делает? Потерялась?
— Эй! Не бойся! Ты кто?
— Эмма.
Ее голос плаксивый, что у меня внутри всё скручивает от жалости.
— А я Китти. Эмма, что ты тут делаешь?
Я пытаюсь рассмотреть в темноте хоть что-то, найти рациональное объяснение происходящему. Но мозг отупел и не выдает ничего логичного.
— Живу…
Что? Я еще больше удивляюсь. Как сюда проскользнул ребенок? Она действительно здесь прячется? Как парни не могли не заметить бродяжку? Но она не выглядит бездомной… Разве что платье слишком прохладное.
— Тебе не холодно, Эмма?
Она кивает и сильнее прижимается к железной опоре, уйдя чуть больше в тень. Я, не раздумывая, расстегиваю комбинезон и стаскиваю с себя тонкую кофту, оставаясь лишь в одной нижней майке без бюстгальтера.
— На, надень! Ты согреешься!
Я протягиваю ей одежду, наблюдая, как она борется с желанием довериться. Чтобы успокоить себя и ее, начинаю тихо говорить, оглядывая целый потолок.
 — Ты не слышала, как здесь мужчина упал? Грохот был сильный! Здесь должен быть пролом. Но его нет! Мой друг упал в дыру в поле. И повредил ноги.
— Здесь никого нет, кроме нас. — Девочка, наконец-то, подходит и забирает кофту, постоянно опасливо косясь в мою сторону. — Спасибо.
Когда она подходит, я теперь могу ее рассмотреть и поразиться насколько она маленькая, милая и чумазая. У нее большие глаза с длинными ресницами и темные волосы, забранные в лохматые косички. Сколько ей? На вид не дашь больше шести.
— Ты давно здесь? Как ты сюда пробралась? Здесь есть какой-то ход под зданием?
Девочка смотрит на меня, будто я говорю с ней на другом языке.
— Я пряталась от мамы. — Снова произносит она, готовая заплакать.
Ну, нет! Рыдающего ребенка я не вынесу! Поэтому я приседаю на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и ласково глажу по голове, убирая со лба выбившиеся волосы. Я вижу, как Эмма вздрагивает. Она по-настоящему замерзла. Как бы ей не заболеть!
— Мы найдем твою маму. Надо отсюда выйти! Погоди!
Я вытаскиваю снова рацию и снова пытаюсь вызвать Дауда.
— Китти! Ты где?
Обалдеть! Его голос звучит четко, без помех, будто мы говорим по телефону.
— Я в спортзале. Спускайтесь сюда! Здесь девочка! Я нашла ребенка.
— В спортзале никого нет!
— О чем ты? Я здесь с девочкой! Ты слышишь?
Я снова ощущаю этот жуткий страх, зарождающийся ледяным комом в солнечном сплетении. Девочка, как будто мое отражение, испуганно смотрит на меня и продолжает жаться, отогреваясь в моей кофте.
— Я в спортзале. Вы где?
Тишина в ответ. И я решаюсь на главный вопрос.
— Дауд? Это Дауд?
— Нет…
Я сглатываю слюну. В голове грохочет бессвязно взявшаяся мысль, как и все происходящее вокруг: я попала в ловушку, клетка закрылась. Осталось лишь узнать насколько плохо мое положение.
— Кто ты? Джеймс? Это ты?
— Да.
— Где ты?
— Я снаружи со всеми.
Я делаю вдох, как делают пловцы перед глубоким погружением, и Джеймс продолжает:
— Здание взорвалось.
— Что?
— Здание взорвано. Спортзала нет.
Я смотрю на девочку.
О такой дочке я мечтала всегда, только гнала эти мечты, как бесполезные и ненужные. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох…
— Я умерла?
— Да. Минуту назад. Пятнадцать задержек по 350 миллисекунд каждый взрыв. Как ты запланировала, здание аккуратно осыпалось, не подняв большого облака пыли. Будто ведро с песком высыпали.
Я чувствую, как слезы текут по щекам. Не о такой смерти я мечтала. Я вообще никогда не думала о ней. А тут…
— А Изабелла? Изи? Она тоже умерла? Там, в машине, когда шел дождь?
— Изи спит. Но она проснется, в отличие от тебя. Прости, не могу больше говорить… — И рация начинает шипеть помехами.
— Стой! Джеймс! Прием! Джеймс! Стой!
Красный огонек лампочки на рации снова зажигается:
— Да!
— А я?
— Ты тут. Пока тут! Пока не придут за вами.
— Кто? Кто должен прийти? — Я ору в рацию, ощущая липкий ужас своей беспомощности.
— Всё, Китти! Пока! Меня ждет Барбара.
И рация начинает шипеть. Как бы я не звала в нее, как бы я не плакала и не молила о чуде, эта бесполезная теперь штука уже не работала. Эмма пыталась, как могла меня утешать, гладя своей маленькой ручкой по моим волосам, пока чуть испуганно не произнесла «будешь моей мамой», и я замолкла.