Искупление

Глава XI

  Каким бы странным это ни казалось, но Анну обрадовали слова врача. Ей гораздо больше нравилось здесь, где в ее помощи нуждались, чем в поместье с его однообразием и пустым времяпровождением. Может, многие сочли бы ее сумасшедшей, только княгине вовсе не хотелось обратно. Тут, в крепости, были заботы, хлопоты, жизнь, которая била ключом, и… Владимир. Пусть барон держался с ней по-прежнему отстраненно, она чувствовала его молчаливую поддержку, и от этого на душе становилось спокойней. Анна верила - пока Владимир рядом, с ней не случится ничего плохого.
  Молодой женщине стало привычным отсутствие роскоши, в которой она росла с детства. Маленький флигель стал для нее надежным пристанищем, тем более что Фома с Дуняшей хорошо утеплили его, готовясь к предстоящей зиме. Кроме жилья надо было подумать, как не замерзнуть самим, ведь из поместья уезжали налегке, надеясь вернуться до наступления холодов, и теплых вещей у них с Дуняшей почти не было. Поэтому пришлось купить у маркитантов две шубки, сшитые из странной кучерявой овчины, и пуховые шали. Легкие, пушистые, они защищали женщин от любого мороза.
  Осенние дожди постепенно прекратились, сменившись зимними холодами, но даже зима здесь была совершенно другой. Снегопады, заваливающие все вокруг белыми сугробами, сменяла почти весенняя ростепель, а с гор постоянно дул нестерпимо ледяной ветер.
  В холодное время экспедиций не было, лазарет за эти месяцы почти опустел, туда попадали простывшие, либо обмороженные, и Анне приходилось большую часть времени проводить дома.   Вместе с Дуняшей они вязали, вышивали, стараясь сделать свое жилье более уютным, или резали бинты и щипали корпию, пополняя запасы лазарета. То, что когда-то пугало, превратилось в привычку, Анна уже не обращала внимание на мелькание мундиров и слова команд, а вспоминая первые дни пребывания здесь – улыбалась, ведь тогда она была уверена, что к подобному привыкнуть нельзя.
  Теперь она знала практически всех в гарнизоне и чувствовала себя своею в этом маленьком обществе, хотя почти ни с кем не общалась. Исключением был только Василий Назарович. За время пребывания в лазарете Анна привязалась к пожилому лекарю, который чем-то напоминал ей покойного Ивана Ивановича, и когда Неверов запросто заходил во флигель попить чайку да поговорить – она встречала его с искренней радостью.

  Их разговоры касались всего: лазарета, лечения раненых, а иногда это были воспоминания о прошлой жизни. Анна охотно делилась с доктором знаниями, полученными от Сычихи, и только ему поведала историю своей печальной судьбы. Сам рожденный в семье бедных разночинцев, Василий Назарович от души сочувствовал своей помощнице, понимая сколько ей пришлось перенести за недолгую жизнь.
  Кроме врача к Анне заходили дочери коменданта – девочки восьми и двенадцати лет. Несмотря на то, что господин Мансырев по-прежнему относился к ней более чем прохладно, штабс-капитанша, видя изысканные манеры петербургской дамы, позволила дочерям навещать ее в надежде, что они научатся вести себя как подобает благородным девицам. Юные барышни оказались весьма милыми, и Анна с радостью занималась с ними, обучая манерам, французскому, рукоделию или просто рассказывая сестрам сказки.
  Владимир не заходил во флигель, но Анна чувствовала – он следит за ней, оберегая от неприятностей, и при необходимости всегда придет на помощь.
  Если поначалу зима в крепости немного пугала ее скукой, то теперь в заботах и хлопотах по дому время пролетало так же незаметно, как летом, и однажды Анна к своему удивлению поняла, что холода прошли, а за окном все покрывается яркими весенними красками.
  С наступлением тепла военные действия возобновились, и женщина вновь стала пропадать в лазарете. Раненых становилось все больше, поэтому домой она возвращалась безмерно уставшей.     Сил хватало лишь на то, чтобы съесть приготовленный Дуняшей ужин, добравшись до кровати провалиться в сон, а утром вновь отправляться спасать чьи-то жизни.
  В редкие минуты отдыха Анна писала письма в поместье или шла в крепостную церковь – помолиться за здравие близких людей, находившихся в лазарете раненых, а также за упокой души Михаила. Она не забывала мужа, но безжалостная тоска постепенно проходила, уступая место легкой грусти о том, кто навсегда остался в ее жизни первой любовью, нежной и чистой, словно подснежник, робко расцветающий после холодной зимы.
  Уверенная, что ей больше не суждено никого полюбить, Анна вела себя с мужчинами очень сдержанно, не желая замечать заинтересованных взглядов офицеров, которые они бросали в ее сторону. И если поначалу поведение женщины удивляло окружающих, то постепенно все стали воспринимать это как должное. Теперь в ней видели скорее помощницу врача и обращались к Анне с не меньшим уважением, чем к Василию Назаровичу. Она стала такой же неотъемлемой частью гарнизона, как любой из служащих здесь офицеров или солдат.
  Неверов и Владимир были, пожалуй, единственными людьми, относившимися к по-другому. Но если барон не менял своего несколько отстраненного поведения, то Василий Назарович заботился о ней истинно по-отечески: постоянно поддерживая, давая советы, старался облегчить своей помощнице жизнь в крепости.
  Вот и в этот вечер он предложил Анне отправиться к себе пораньше. Последние несколько дней раненых было много, и она находилась в лазарете почти круглосуточно. Спорить с Василием Назаровичем не хотелось, к тому же надобности в ее пребывании не было – почти все раненые стали поправляться. И закончив дела, Анна отправилась в свой флигель. Выйдя на крыльцо, она прислонилась к одному из столбиков навеса, вдыхая полной грудью свежий воздух.  Апрельский вечер был теплым, наполненным шелестом листвы и запахом трав, доносившимся с гор. Завернувшись в шаль, молодая женщина с улыбкой посмотрела на темнеющее небо. Весна здесь была ранней, не то что в Двугорском, где в это время только начинал сходить снег. А тут уже все зеленело, радуясь теплу и щедрому солнцу.
  Многие из находившихся в лазарете тоже вышли насладиться вечерней прохладой. Раненые собирались группами, то здесь, то там слышались разговоры и смех. Одни обсуждали последние экспедиции в горы, другие вспоминали прошлые, смеялись над шутками, одним словом – жизнь продолжалась. Потом кто-то стал перебирать струны гитары и послышалась песня. Анне она была знакома, ее часто пели казаки, всякий раз поражая слаженностью и душевной теплотой исполнения, но сейчас поющий так безбожно фальшивил, что она не выдержав принялась подпевать, заставив всех смолкнуть, прислушиваясь к голосу поразительной красоты и силы.
- Вьюн над водой, ой вьюн над водой…
Слова песни то взлетали ввысь, то разливались подобно реке.
- Ой да вьюн над водой расстилается…
Голос этой сирены звал, манил за собой, заставляя забыть обо всем на свете. Услышав пение, стали подходить офицеры и солдаты, находившиеся неподалеку, и вскоре возле лазарета собралась целая толпа, восторженно внимающая каждому звуку. Присутствующие боялись шелохнуться даже после того, как Анна замолчала, а потом послышался чей-то голос:
- Сударыня, спойте еще!
Собравшиеся зашумели, отовсюду слышалось «Еще, спойте еще!», «Пожалуйста!», «Очень просим!»
- Благодарю вас, господа, - смущенно сказала Анна, - но право, я даже не знаю, что могла бы сейчас исполнить.
- Любой романс, который вспомните, - сказал незаметно подошедший Неверов, – только не лишайте удовольствия слушать Вас.
Княгиня задумалась, перебирая в памяти репертуар, ища что-нибудь подходящее случаю, и в этот момент ей показалось, что из-за крепостной стены, к которой примыкал лазарет, донесся стон. Он был еле слышным, и только Анна с ее музыкальным слухом могла уловить его.
- Что с Вами?! – спросил врач, видя, как она напряглась.
- Там, за стеной, человек! – обеспокоенно сказала молодая женщина. – Я слышала, как он стонал.
- Человек?! – Василий Назарович с удивлением посмотрел на нее. – Откуда ему там быть? Вам почудилось, голубушка.
Остальные тоже стали говорить, что она ошиблась, но Анна стояла на своем, упрямо повторяя – за стеной находится человек и он нуждается в помощи. Доводы об опасности за пределами крепости в ночное время на нее не действовали, и схватив один из фонарей, Анна решительно направилась к воротам. Не желая отпускать женщину одну, несколько офицеров двинулись вслед за ней, готовые защитить от любой опасности. Выйдя за ворота, они прошли вдоль стены туда, где, по ее мнению, должен был находиться человек. Пройдя совсем немного, шедшая впереди Анна что-то заметила в траве. Склонившись, она опустила ниже фонарь и вдруг крикнула «Смотрите!» Подошедшие мужчины остановились, как один пораженные увиденным. Так было несколько мгновений, пока один из не выдохнул: «О, Господи...»
  Картина в самом деле была жутковатой. Лежавший на земле обтянутый кожей скелет человеком можно было назвать с большой натяжкой: неимоверная худоба, заросшее лицо, спутанные волосы и грязные лохмотья вместо одежды. Казалось, он не дышал, однако Анна, опустившись на колени, увидела слабое колыхание груди: он был жив, но силы почти оставили его. Решив проверить, нет ли опасных ран, княгиня поднесла фонарь ближе, и мужчина неожиданно открыл глаза. Некоторое время он просто смотрел на нее, потом прошептал «ange» (фр. ангел) и снова потерял сознание.
  Услышав французскую речь, кто-то из офицеров сказал: «Свой, господа», и это разрушило охватившее всех оцепенение: одни побежали в крепость, другие стали помогать Анне осматривать найденного. Вскоре появились носилки, и незнакомца со всеми предосторожностями перенесли в лазарет, уложив на кровать. Василий Назарович осмотрел его более тщательно, после чего сказал своей помощнице:
- Ран и сильных повреждений я не обнаружил, внутренние органы тоже в порядке, жара нет. Судя по всему, он несколько дней провел без воды и пищи, отсюда сильное истощение. Необходимо поить его как можно чаще, сначала водой, потом крепким бульоном, и он придет в себя. 
  Отдав распоряжения, врач удалился, оставив найденного на попечении Анны, полностью уверенный в том, что больной не останется без помощи.
  И снова, как несколько месяцев назад, Анна проводила дни и бессонные ночи, стараясь спасти чуть теплившуюся человеческую жизнь. Она часто поила его, как сказал Неверов, только воду заменила отварами трав, и прислушиваясь к еле слышному дыханию, поправляла под головой подушку.
Сначала мужчина жадно глотал целебную влагу, но потом стал пить меньше, и Анна решилась дать ему бульона. Несколько раз он открывал глаза и снова проваливался в забытье.
 К вечеру второго дня Неверов заявил, что никакой опасности больше нет и велел Анне идти домой, обещая, что сам присмотрит за ее подопечным. Женщина ушла, а вернувшись наутро обнаружила пустую кровать.
- Василий Назарович, где же наш больной?! – побледнев, спросила она. – Неужели…
В ответ врач ободряюще похлопал ее по руке:
- Да не переживайте Вы так, голубушка. Все в порядке с Вашим найденышем. Сегодня утром окончательно пришел в себя и назвался. Оказался офицером из соседней крепости, вот я и отправил его с обозом к месту службы.
- Как Вы могли?! – всплеснула руками Анна. – Ведь он еще очень слаб – вдруг не доедет!
- Ничего с ним не случится, - проворчал Неверов. – Организм молодой, крепкий, а до соседней крепости не более двадцати верст. Довезут живым, можете не сомневаться.
- Молодой? – с сомнением в голосе переспросила помощница.
- Молодой. Просто он выглядит так после плена, - ответил Василий Назарович.
- Тем более, не надо было его отправлять! – продолжала сердиться Анна.  – Ему и так в плену досталось, еще мы, считай, выбросили из лазарета.
- А что мне прикажете делать?! – вспылил Василий Назарович.  – У меня своих раненых иной раз класть некуда, не говоря уже о чужих. К тому же – никакой опасности для его жизни нет.
  Понимая правоту врача, Анна все же сердилась на него до тех пор, пока возвратившиеся конвойные казаки не сказали, что благополучно довезли больного и передали в лазарет. Обрадованная хорошими вестями, женщина перестала беспокоиться, вскоре вовсе забыв об этом случае. Тем более что набеги горцев становились чаще, и лазарет вновь наполнился ранеными, забота о которых занимала все ее время.
  С Владимиром они почти не виделись, занятый каждый своим делом. Барон участвовал в нескольких экспедициях, но, слава Богу, остался живым и без ранений. Видимо молитвы, возносимые Анной за его здравие, были услышаны. Ведь несмотря на доброжелательное отношение окружающих, именно Владимир оставался для нее самым надежным защитником, хотя со стороны казалось, будто он вовсе не проявляет интереса к жизни Анны.
  Но барон постоянно следил за всем, что происходит вокруг нее, готовый в любой момент встать на защиту любимой женщины. Весна была в самом разгаре и вскоре в крепость должны были прибыть первые обозы, а значит, пришло время поговорить с Анной об отъезде. Она должна была понять – возвращение обратно неизбежно. Рано или поздно ей придется покинуть крепость, женщине не место там, где идет война и льется кровь. И пусть ему нелегко настаивать на этом, ведь он успел привыкнуть к ее присутствию здесь, но оставаться далее Анна не может.
  Не желая лишних разговоров, барон решил не наносить визита во флигель, а поговорить с ней в лазарете. Выждав момент, когда женщина появится во дворе, Корф подошел к ней и, поздоровавшись, попросил уделить ему несколько минут для разговора. Молодые люди отошли немного в сторону, так чтобы быть на виду, но избежать лишних ушей, Владимиру не хотелось постороннего внимания. Едва они остановились Анна, глядя себе под ноги, тихо сказала:
- Я слушаю Вас, Владимир Иванович.
- Вы, наверное, догадываетесь, о чем будет разговор, - начал Корф. – Скоро сюда прибудут обозы с конвоями, и Вы сможете вернуться в имение. Я понимаю, - продолжал он, видя, как на лице Анны появляется печальное выражение, - Вам нелегко уехать отсюда, однако остаться здесь навсегда невозможно.
- Мне понятна Ваша правота, - ответила женщина. – Только как бы странно это ни звучало, в крепости мне хорошо. Здесь во мне нуждаются, я занята делом, а в Двугорском меня ожидают одиночество и бездействие. Я не отрицаю доброго отношения Вашей тетушки и Варвары, но мне хочется жить самостоятельно, быть полезной людям – забота о других помогает мне забыть боль своих потерь.
- Вам несложно найти себе занятие и в Двугорском, - возразил барон. – Если желаете, можете открыть школу для деревенских детей или помогать Илье Петровичу, ведь в лазарете Вы многому научились.
- Сейчас столько раненых, - Анна умоляюще смотрела на барона, – позвольте мне остаться хотя бы до середины лета, Василию Назаровичу одному очень нелегко.
Владимир вздохнул, здравый смысл подсказывал – нужно настаивать на отъезде, но глядя в полные мольбы глаза той, что была дороже всего, он не смог этого сделать.
- Хорошо. - Барон на минуту задумался. – Давайте условимся – Вы уедете с последним обозом, пришедшим в крепость. Обычно это происходит осенью, поэтому у Вас есть достаточно времени для помощи господину Неверову.
Лицо женщины осветилось улыбкой:
- Обещаю уехать осенью по первому требованию, - сказала она.
- Значит, договорились, - Владимир склонился к протянутой руке. – Осталось надеяться, что мне не придется сожалеть о своем решении.
- Можете в этом не сомневаться, - твердо заверила Анна. – Мне пора возвращаться, Василий Назарович, наверное, уже потерял меня, - и кивнув на прощание, она направилась в лазарет.
- Опять этот несносный барон настаивал, чтобы Вы нас покинули? – проворчал Неверов, едва Анна вошла.
- Его можно понять, - пожала плечами женщина. – Думаю, без моего присутствия Владимиру Ивановичу жилось бы гораздо спокойней.
- Без Вашего присутствия его бы в живых не было, - съязвил Василий Назарович, а потом махнул рукой: - Не обращайте внимания, голубушка, на стариковское брюзжание. Просто мне будет нелегко без такой замечательной помощницы, да и привязался я к Вам словно к родной, что греха таить.
- Владимир Иванович разрешил мне остаться до осени, - поспешила успокоить врача Анна, - так что впереди целое лето.
Занятые разговором, они не заметили, как к лазарету подъехал всадник,и высокий стройный офицер, спешившись, легко взбежал по ступенькам крыльца. Не ожидавшие постороннего присутствия, врач с помощницей вздрогнули, услышав за спиной голос с мурлыкающими нотками:
- Matko Boska, (полькс. - Матерь Божья) пан доктор, никогда бы не подумал, что в Вашем заведении есть настоящие ангелы!
Удивленная Анна обернулась и увидела незнакомого мужчину, с восхищением смотревшего на нее.
- Счастлив снова видеть Вас, - произнес он, не сводя взгляда с княгини.
- Простите, - Анне стало не по себе от столь пристального внимания, - не имею чести быть знакомой с Вами, сударь.
- Вы забыли, как нашли меня возле крепости? – гортанный смех разлетелся по комнате.
- Нашла возле крепости?! – изумлению Анны не было предела. Она представить себе не могла, что найденный в ту ночь еле живой человек и стоящий перед ней золотоволосый красавец – одно и то же лицо.
- Так я и думал, - сказал вступивший в разговор Неверов, - просто уверен был, что Вы еще появитесь здесь.
- Несмотря на все Ваши старания избавиться от моей персоны, - сверкнул белозубой улыбкой незнакомец. – Кстати, представьте меня. Должен же я знать, кому обязан жизнью.
- К сожалению, это неизбежно, - вздохнул Василий Назарович. 
 - Сударыня, позвольте представить – граф Черниховский Вацлав Янович, личность весьма известная в здешних краях и не только. Моя помощница - Платонова Анна Платоновна
- Не верьте тому, что услышите обо мне, прошу Вас, – снова рассмеялся граф, - то всего лишь злые наговоры. Рад знакомству, - и взяв руку Анны, коснулся ее нежным поцелуем. – Для того, чтобы встретиться с Вами, стоило попасть в плен.
Растерявшаяся от такого напора женщина не знала, что ответить, и тут громом с ясного неба раздался голос Владимира:
- Ба, Черниховский, да неужто это Вы?! А бомонд уже похоронил Ваше Сиятельство и оплакал.
- И горько плакали? – иронично изогнул бровь граф.
- Весьма. Особливо княгиня Голицына с графиней Строгановой, - в тон ему ответил Корф.
- По возвращении в Петербург обязательно поблагодарю милых пани за участие и слезы, - хмыкнул Черниховский.
  Слушавшей их разговор Анне захотелось поскорей уйти отсюда - настолько сильной была неприязнь между стоявшими перед ней офицерами. С первого взгляда было ясно, что граф с бароном не испытывают симпатии к друг другу, хотя стараются держаться в рамках приличий. Они буквально заполнили комнату, сильные уверенные в себе мужчины, весьма похожие твердостью и решительностью, при всем их внешнем различии. Оба обладали высоким ростом и были отлично сложены, разве что граф был более поджарым. На этом сходство заканчивалось.