Искупление Тьмой Убийство 1

Глава Ⅰ ПЕРВАЯ СМЕРТЬ (1)

Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна

Но смерть сильнее

Д. Китс

Мои ботинки ступили на каменистую дорогу прямо в лужу, и я опустила взгляд и увидела, как в серой жиже отразилось сентябрьское небо и кусочек черного дерева напротив. Скрюченные ветви, похожие на конечности скелета, норовили забраться в ту вселенную, которая скрывалась под землей.

Я вскинула голову и осмотрела людей на вокзале. Все куда-то спешили, толкались, опаздывали на поезда, встречали знакомых, друзей, семью. Только я не двигалась, застыв молчаливым истуканом. Равнодушно посмотрев через дорогу, где в стройный рядок выстроились такси, я решительно направилась к ним.

Я уверена в себе, я знаю, что существую. Знаю, что работают мышцы, чувствую, что легкие наполняются холодным воздухом, когда я пересекаю площадь, устраиваюсь на заднем сидении ближайшего такси и говорю водителю адрес.

Но все не взаправду.

Я где-то под землей, в вымышленном мире, там, где костлявые ветви схватили за горло и душат.

Я прикрыла веки, стараясь абстрагироваться от самой себя, но мысли, с нетерпением ждущие, когда я потеряю бдительность, тут же атаковали. На голову навалились вопросы и вдавили тяжелыми тушами в обивку кресла, перекрыв дыхание.

Почему мама отправила меня, будто надоевшую вещицу, сюда, в этот незнакомый город? Что случилось на самом деле? Что я сделала не так? Почему она ничего не объяснила?

Не обсудив это со мной, она просто собрала мои вещи в чемодан и выставила на пороге, демонстрируя непоколебимую решимость. С той секунды внутри моей груди натянута струна, и кто-то задевает ее кончиками пальцев, вытягивает раздражающие звуки, заставляет сжиматься внутренние органы.

Почувствовав слишком настойчивый взгляд в зеркало заднего вида, я открыла глаза. Водитель тут же вернулся к слежке за дорогой. Чего он так смотрит? Будто тоже думает, что я неправильная, нереальная. Я едва не осведомилась, кого он видит, когда на меня смотрит, но вместо этого бросила взгляд на часы на запястье. Только что я была дома. Если быть точнее ― восемь часов и тринадцать минут назад. Прошло так мало времени, а воспоминания скукожились до крохотного размера, стали сумбурными и нескладными. Словно мозг пытается оттолкнуть их подальше, запечатать болезненные мысли в коробку.

Я подняла голову и вновь наткнулась на испытующий взгляд темных глаз в зеркале заднего вида. Сдавшись, ответила таким же взглядом, и мужчина воспринял это как поощрение:

- Мисс, а кем вы приходитесь Харрингтонам?

Я не знаю. Они, говорила мама, ее младшие сводные братья. Не представляю, с какой стати они решили приютить меня. Я никогда не слышала их имен, не видела фотографий, даже не подозревала об их существовании.

- Никем, - в итоге заключила я, прислонившись лбом к запотевшему стеклу. Ощущая кожей стужу, несвойственную сентябрю, пристально всмотрелась в город.

Эттон-Крик представлялся мне по-другому - нечто среднее между английской деревенькой с милыми пастушками и нашим городком, в котором я родилась и выросла. На самом деле он оказался совершенно другим: вязким, тягучим, неприятным и хмурым. Сквозь стекло автомобиля все виделось в коричневатом свете: небольшие дома, площадь, через которую мы как раз проехали, люди; они все были бесцветными, безликими как серый туман, окутавший город. Почему-то вспомнилась сладкая вата. Тоже липкая и неприятная.

Таксист что-то произнес, но я продолжила смотреть в окно. Вид по-прежнему не менялся: люди в дождевиках с черными зонтами, крепости университета, внушительное белоснежное здание Первого медицинского павильона, небольшие магазинчики и кафе, заманивающие продрогших прохожих в теплую и уютную обстановку.

Время затянулось, я засмотрелась на Эттон-Крик из параллельного мира; на его темный цвет, серость и слякоть, на его непохожесть, поэтому не заметила, когда машина остановилась. Водитель объявил, что мы приехали, и я расплатилась, и, схватив сумку, нехотя выбралась из уютного салона. Подошвы ботинок со шлепком опустились в вязкую грязь, на волосы легла влажная пленка тумана, в нос ударили запахи хвои и дождя.

Особняк Харрингтонов оказался вдвое старше и больше моего дома. Он навис надо мной, кренясь стенами, поросшими плющом, угрожая раздавить. Сквозь высокие кованые ворота была заметна гравийная дорожка. Извиваясь, она продиралась через траву и кустарник к мраморной лестнице, поднимающейся полукругом к высоким дубовым дверям. Я почти видела, как в древесине копошатся жуки.

Прошла лишь секунда, а я уже обернулась к такси, готовая запрыгнуть назад и приказать, чтобы водитель увез меня за сотни миль от этого места, но машины и след простыл. И ноги мои вросли в вязкую коричневую жижу. Я бы никогда не сбежала. Вместо этого я закинула сумку на плечо и подошла к ржавой калитке. Влажные стебли травы хлестали по лодыжкам и коленям, под ногами скрипнул гравий. Я вошла во двор и медленно направилась к двери. Дом внимательно следил за мной узкими башенками и огромным чердаком, говорил: тебе не уйти, Кая Айрленд, - и у меня действительно появилось предчувствие, что назад пути нет.

Я прогнала дурные мысли и ступила под изящный полукруглый навес с фонарем. И когда занесла руку, чтобы постучать, внезапно дверь распахнулась, и на пороге, суетясь, появился высокий молодой человек с зонтиком. Он изумленно вытаращился на меня, пролепетав:

- П-п-привет!