Истинная для короля преступного мира

1. Перед грозой

Я возвращалась домой в опасении, что вот-вот ливанет дождь. Не сильно поздний вечер стал бы совсем непроглядным от низко нависающих туч, если бы не мутные фонари, цепью которых еще позапрошлой осенью мэр города сковал центральный парк. Они поскрипывали, иногда жалобно мигая. Простите ребята, но мне вас не жаль, у самой участь не лучше.

Ветер не спешил разбавлять давящую жаркую влажность, лишь в насмешку закручивал воронки пыли, грязи и старых листьев. Уж лучше идти зажмурившись, чем соперничать с ним в скорости реакции и доставать песок из глаз.

Я бы дождалась, когда пойдет дождь, дышала бы полной грудью, пока одежда насквозь не промокнет, и не сотрется любой намек на недавнюю духоту. Я бы сорвала шляпку и медленно кружилась, впитывая каждую грань многотонной дождевой стены, которая, наконец, даст передышку – долгожданную глухоту к чужим эмоциям, запах которых я непрерывно слышу с пятнадцати лет.

О, это много лучше, чем закрыть глаза! Это непередаваемая смесь радости от шанса почувствовать себя нормальной, обычной, а не бракованной, и восторга от наивной иллюзии, что люди вокруг – полны добра, что можно ждать от них хорошего, и в поступках к другим, и в отношении ко мне.

Но жизнь показала, что относительно добрыми бывают разве что ворчуны в возрасте. Они не питают злости или корысти и, хоть их поведение выглядит грубым, от них веет фоном бывалой обиды, усталости и тусклой грусти, но лично ко мне у них никаких претензий нет. А остальное большинство...

Как же хорошо, что мне удалось устроиться учительницей начальных классов!.. Теперь страшно представить, что было бы, работай я где-то еще. И как же хорошо и правильно, что начальные классы учатся в отдельном здании! Когда приходится, хоть и редко, заходить в корпуса средней и старшей школ, содрогаюсь и недоумеваю: как же получается, что еще недавно детей, дарящих мне возможность купаться в их эмоциях радости и абсолютного интереса, не узнать? Что такого происходит в их жизнях за такой короткий срок? Но мои ребятишки не дают мне отчаяться окончательно, а вот без них я наверное бы не смогла.

Стыдно признаться, но иногда я даже ощущаю себя воровкой, примеряя на себя то их чистую незамутненную грусть, пахнущую скорее как солнечная мокрая травка, а не как тяжелая голая сырая земля, как это бывает у взрослых, а то задорный хвойный аромат любопытства.

Наш приют, в котором я выросла, начисто был лишен запаха хвои, а оказалось он мой любимый. А как очаровательно детское смущение – тихое скромное желание, чтобы их полюбили, приняли, одобрили!.. Оно напоминает апельсинки.

Но конечно я не ворую их чувства. И даже не слышу, как ощущают их дети. Но могу пофантазировать, как это могло бы быть со мной и отвлечься. А главное нет нужды чихать и морщиться от собственного перченого запаха отвращения, которое вызывает чужой непрерывный калейдоскоп злости, зависти, гнева, жажды наживы, презрения, ненависти, соперничества, отчаяния – всего того, что так свойственно взрослым этого мира. Нет, в самих эмоциях ничего плохого нет. Но голова раскалывается от гор лицемерия и лживости и постоянной необходимости смиряться с этим.

Но за покой общения с чистыми детьми приходится платить. Например, попасть под дождь я не могу себе позволить. У меня всего два форменных учительских платья, одно в шкафу для официальных мероприятий, а второе на мне, и оно не успеет высохнуть до утра. Поэтому каждый раскат грома бьет по нервам и заставляет прибавить шаг.

Был неплохой для меня вариант работать в гостинице, помогать с уборкой, зарплата примерно такая же, там дали бы комнату для проживания, и работа явно лучше, чем подавать напитки в трактире. Но она недостаточно прилична для комиссии приюта с их очень коротким списком приемлемых работ будущего опекуна. Как же хочется пожелать им смерти и захлопнуть дверь перед их носом, чтоб у них вся отстающая штукатурка в кабинете наконец осыпалась!

Я бы старалась лучше, из кожи вон лезла, верила бы в справедливость в этом мире и... да, что угодно! Если бы не одно но. Если бы каждый раз, каждый месяц, как я прихожу к ним давать взятку и подтверждать свое намерение забрать к себе брата, я бы не погружалась в этот горький и липкий запах высокомерного, властолюбивого, самодовольного удовольствия от жестокости, намеренно причиняемой мне.

Я надежная, порядочная и добродетельная. Я приносила им отменные рекомендации от руководства школы. У меня стабильный заработок, небольшой, но выше многих других семей, глядя на которые, начинает казаться, что дети им не очень-то и нужны. У меня прекрасные отношения с женщиной, которая сдает мне комнату в своем доме. Я выполняю сотни их правил, половину которых они наверно специально прописали ради меня, чтобы отравить нам с братом жизнь. Я дрожу над своей репутацией как флюгер на здании почтамта при сильных порывах ветра. Даже на улицу после восьми вечера не хожу, чтобы никто не дай бог, не заметил меня в неподобающем месте и дурной компании! А ведь они сами пытались меня подловить, спасибо молочнице из дома напротив, которая вовремя предупредила.

Только им быстро стало скучно трезать меня мелочами, и директор приюта выставил мне ультиматум: они не отдадут брата под мое опекунство, пока я не добьюсь собственной недвижимости. Квартира, дом, не имеет значения. Но с местными ценами мало кто справляется и за десять лет! А деревушка их не устроит, дескать, это у ребенка ухудшение жилищных условий. После их-то подвальных крыс, сквозняков и плесени, как же.

По ночам пойти на вторую работу я не могу, они обрадуются столь явной угрозе моей репутации и тут же воспользуются этим, чтобы отклонить прошение. А если учитывать, что мой первый оборот произошел в пятнадцать, у брата остался один год.