Истинная Правда Генерала Баркорова

Истинная Правда Генерала Баркорова

-=небыль=-

Помню, опускался я по жизни, крепко-накрепко зажмурив глаза с самого момента выхода из себя. Но, как ни странно, вопреки домыслам, слухам и даже неким фактам, собственная совесть даже и не думала напоминать о своём существовании. Вместо этого мне почему-то в самых ярких красках предстала жуткая история несчастного генерала Баркорова, которую мне представился уникальный случай наблюдать непосредственно в годы армейской службы. Мне удалось застать генерала в полном здравии, когда он специально приезжал вдохновлять нас, ещё зелёных и неопытных птенцов, на достойную службу. На рыжем в крапинку коне, бравый и гордый Баркоров держался молодцом и бесспорным победителем. Ещё бы! Он был молод и божественно красив. В его годы добиться генеральского звания дано далеко не каждому.

В те годы шла война, которая лично нас, простых солдат, к нашей же великой радости, не касалась. Это была так называемая Тренировочная Генеральская Война, в которой с нашей стороны участвовали лишь генералы, доказывая народу, а в первую очередь, друг дружке свою недюжинную храбрость и доблесть, а также оттачивая навыки ведения боя против беспомощного противника.

Противником они на этот раз избрали малочисленный гонимый народец смуглолицых Танкомордов. Доблестные генералы пытались доказать полное отсутствие перспективы и смысла существования избранного врага, и своей целью поставили его абсолютное истребление. Танкоморды, народец мирный и трусливый, никогда ни с кем не воевавший, готовы были сразу же сдаться и ретироваться за тридевять земель.

«Сожрём их как семерых Козлов и трёх Свиней!» – вопил срывающимся голосом Баркоров, но я, если честно, не совсем мог понять этот его боевой клич.

Но, совершенно неожиданно для всех, среди храбрых генералов нашлось три генерала-перебежчика, вставших на сторону врага и превративших, казалось бы, плёвое событие в достаточно серьёзное и жёстокое действо. Предательские генералы были опытны, хитры, коварны и расчётливы. Баркоров не один раз находился на волосок от гибели, выслеживая их, распутывая следы, разгадывая опасные ловушки, бросаясь в жестокие смертельные поединки. Но, всё-таки ему удалось одолеть всех троих предателей и безжалостно истребить их собственными руками.

После этого война приобрела должный облик, и доблестным генералам оставалось только добить отдельные жалкие кучки трусливых Танкомордов, а Баркоров вынужден был смириться с заслуженной славой героя.

*          *          *

В запасе войны оставалось всего лишь несколько так называемых боёв. Дрожащих Танкордов сгоняли на территории наспех сколоченных полигонов и заставляли хоть как-то сопротивляться, дабы доблесть генералов не пропадала впустую. Наотрез игнорировав любые предосторожности, Баркоров самолично бродил порой по опустевшим полигонам, выискивал по укромным уголкам и добивал последних представителей ненужного народа, в трусливой панике пытающихся хоть где-то неумело укрыться. Героический генерал громогласным хохотом отвергал применение какой-либо внешней защиты или сопровождение охраной. Он называл обречённых Танкомордов «вялыми мухами с оборванными крылышками».

«Они так беспомощны, – любил рассуждать Баркоров, – что грешно опасаться их, они так мерзки, что грешно оставлять их в живых».

Во время одной из таких прогулок, какой-то очередной истощённый и грязный парнишка на трясущихся тоненьких ножках выполз из-за одной из кривобоких насыпей. Но, пока генерал ехидно ухахатывался над явлением дистрофичного вражонка, тот, вместо того, чтобы изо всех чудом оставшихся сил удирать от доблестного врага, вдруг подошёл вплотную к Баркорову и выстрелил тому в шею из самодельного гвоздострела.

Так как война была чисто генеральской, то никто из наших, кроме генералов, не мог вступить в боевые действия. Но из генералов в тот день на полигоне был один только Баркоров. Потому тощеногий парнишка, не спеша, а даже как-то вперевалочку удалялся с поля боя нетронутым, наглым образом насвистывая какой-то весёлый мотивчик.

Как ни странно, но генерал не погиб от этого выстрела на поле боя. Добрый десяток побледневших под цвет своих свежестиранных халатов заботливых медиков моментально подхватил раненого на носилки. Он был доставлен в один из самых совершеннейших медицинских центров, который располагался как раз на территории нашей части. Я имел возможность быть свидетелем последних дней, часов, минут и секунд Баркорова, так как ходил в составе чрезвычайного срочного караула лаборатории где пытались излечить генерала. Злополучный гвоздь пробил генеральскую шею насквозь и наткнулся на препятствие позвоночника, которое без лишних колебаний подверг разрушению. У Баркорова отказало тело…, полностью отказало тело, послушными оставались только лицо, голова, сознание, разум, память, эмоции, чёрт возьми. И он всё понимал, всё помнил, абсолютно всё…, и рыдал, бесконечно рыдал до того самого момента, когда ему наконец-то отказала жизнь.

Он рыдал не от боли, не от мук и даже не от беспомощности. Он рыдал только лишь от обиды, от обиды на то, какая же сука-жизнь оказалась ещё более коварной и ироничной сволочью. Проведя героем по нереально опасным тропам без единой царапины, бросая в адское пламя и вытаскивая обратно живым и невредимым, она заставила его получить по шее от какого-то сопливого пацана, который являлся не то чтобы никем по жизни, а даже более, чем никем. Но получить-то пришлось от этого ничтожества, получить нелепо, случайно, но фатально. Она заставила обречённо склонить голову перед хилым червячком, перед пустышкой, но помнить, как он бесстрашно смотрел в глаза жестоким тиграми и безжалостным драконам. Потому и рыдал Баркоров, пока жизнь не покинула его тело полностью. А перед самым финалом генерал прошептал мне на ухо слова, смысл которых я тогда не понял: