История вторая. Лис и зима

История вторая. Лис и зима

     Иногда Лис любил зиму. Иногда. Обычно зима означала голод и холод, но бывали дни, когда эти неприятности отходили на второй план и переставали иметь значение. Выпадали такие утра, когда Лис, высунувшись из норы, испытывал ни с чем несравнимое и необъяснимое чувство, будто все вокруг стало пронзительно настоящим, напоенным чистыми резкими запахами и окрашенным в яркие несмазанные цвета. Окружающее казалось выпуклым и до одури явным. Солнце в такие дни светило особенно сильным незамутненным светом и казалось свежевымытым по сравнению со вчерашним солнцем, пыльным и тусклым.

     Лис вдыхал морозный воздух, пропитанный запахом хвои и озона, и этот вдох пронзал его как стрела, проходя через нутро хрустальной стрункой от мокрых ноздрей до кончика пушистого хвоста. После спертого угара норы, теплой и душной, пропитанной запахами еды и его собственными, Лис пил это воздух большими глотками, как студёную сладкую родниковую воду.

     Глаза слезились от мороза и яркого света, но это была приятная мука. Так он стоял, смаргивая слезы и дышал, глубоко и ровно, пока от холодного воздуха не сводило легкие. Когда кончики мохнатых ушей начинал пощипывать мороз и лапы коченели, Лис срывался с места и бежал, бежал, бежал.

     Бег вымывал из головы все мысли до единой, все желания и чаяния, оставляя одно - бежать еще быстрее. Лис напрягал все мышцы до предела, то сжимая их в точку, то растягивая в вибрирующую нить на пределе разрыва. Его охватывал невыносимый восторг движения и победы над окружающим, какой возникает лишь тогда, когда ты достиг границ своей выносливости.

     Лис бежал, забыв обо всем, распахивая глубокий снег, расшвыривая его лапами. Мех на груди намок и слипся сосульками. Лис расталкивал снег, как воду, нет, как густую болотную жижу, он плыл, мощно отталкиваясь лапами от промерзшей земли, выкидывая на поверхность пучки прошлогодней травы и хвои. За ним медленно оседали клубы снежной пыли. 

     О нет, он не молчал! Лис тявкал и подвывал, и пыхтел, как огромный еж, нимало не заботясь о том, какое впечатление он производит на окружающих. Его восторг движением, работой своего тела, которое он ощущал до последней клеточки, необходимостью уворачиваться от стремительно надвигавшихся стволов сосен и искрящейся канителью вокруг требовал выражения. И чихать он хотел на то, что со стороны кажется, будто он подхватил где-то бешенство. И он чихал, рычал и пускал сопли, и с языка, закинутого на плечо тянулись ниточки густой слюны. О хватал пастью на бегу снег и тот таял на языке восхитительными искорками, даруя живительную влагу для пересохшего горла.

  Потом Лис останавливался.

     Он садился в снег и дышал, высунув язык и тяжело поводя боками. Белый, искрящийся на солнце пар вырывался из ноздрей и рта и Лис ощущал себя живым и мощным, способным окутать паром весь лес. Пар, мгновение назад составлявший единое целое с ним, даже будучи выдохнутым, казался частью тела и возводил Лиса в ранг лесных гигантов, вроде медведя или лося. Так он сидел, жмурясь от удовольствия и приятной усталости, а подтаявший снег начинал пропитывать мех на заднице. Снова начали мерзнуть уши.

     В какой-то неуловимый момент волшебство пропадало, девалось куда-то. И снег снова превращался в неприятную холодную и мокрую субстанцию. Солнце делалось маленьким и холодным и норовило спрятаться в неведомо откуда взявшуюся дымку. Воздух из восхитительно чистого делался просто холодным и неприятно резал горло, наводя на мысль о том, что лисы тоже болеют простудой. Лес угрюмо шумел кронами деревьев и был до уныния пуст. Как-то очень быстро темнело и это только добавляло всему мрачности.

     Тогда Лис поднимался, отряхивался и брел по своим следам домой. Он никогда не мог уловить приближения момента, когда пропадало чувство праздника, и всей душой ненавидел этот миг.

     Ненавидел, но принимал в качестве платы за тот восторг, что испытывал ранее.

     В такие дни он возвращался в нору, сворачивался тесным клубком и спал, прячась во сне от той пустоты, которая вместе с подтаявшим под задом снегом просачивалась в душу. Слепящая радость бега требовала много места, и когда она уходила, образовывалась пустота, и нужно было время, чтобы вновь ее заполнить.

     Он не охотился в такие дни. Окрестные полевки и зайцы тоже получали свой праздник.