Знаете, что меня по-настоящему заводит? Акция на зеленый горошек в канун Нового года. Три банки берешь – четвертая в подарок. Не хочу хвастаться, но я купила девять, то есть волокла домой все двенадцать: на оливье, на винегрет, на салат столичный, на подарки друзьям и детям под елочку. Господи, если серьезно, то чем я думала, загребая заветные жестянки на кассе Перекрестка?
В момент, когда в хлипком пакете разошлось дно, и вся моя добыча разлетелась по асфальту, в голове пронеслась шальная мысль:
«Я же ненавижу оливье!».
Тяжело вздохнув, посмотрела на раскатившиеся в разные стороны банки и выругалась. Да и плевать, что мы такое не едим, отправлю посылкой в какую-нибудь голодающую страну. Я на этот чертов горох сама заработала. Сама купила. Сама сложила в бумажное недоразумение с тонкими ручками. И приволоку домой тоже сама, чего бы это ни стоило.
В радиусе километра ни единого магазина, чтобы купить новый пакет или сумку, зарядка на телефоне села и такси не вызвать, а потому оставалось только одно: сложиться на асфальте буквой Г, и, по очереди поднимая банки, прятать их себе за пазуху. Фигура моя расплылась, и, в конце концов я стала походить на шар на ножках. Не женщина, а чупа-чупс.
Самое время, чтобы подвести итоги года:
Муж ушел к лучшей подруге – плохо.
Зато похудела как горная лань – хорошо.
Купила детям огромную елку, которую может собрать даже такой чайник как я – хорошо.
Елка оказалась белого цвета, и я не смогла сдать ее обратно – плохо.
Нагребла дешевого горошка по акции – хорошо.
Никто в семье, кроме бывшего, не ел эту гадость. Это было не только плохо, но еще и немножко «на хрена?!».
Наконец я выпрямилась и, поддерживая огромный живот рукой, побрела в сторону дома. Я была так сосредоточена на поиске ровной дороги, что не сразу заметила припаркованный на перекрестке инфинити черного цвета, очень похожий на… да нет, быть не может. Я растерянно качнула головой в сторону, убеждая себя в том, что бывшему тут делать нечего. И кажется успокоилась, и впрямь, почудится же?!
Горошек во мне радостно булькал при каждом резком движении, норовя снова сбежать на свободу. Еще метр позади, осталось преодолеть каких-то пару квартала и я дома. Господи, Элли в страну Гудвина добиралась быстрее, чем я в свою типовую девятиэтажку.
Наконец дошла до светофора и поравнялась с черной машиной. Чувство самосохранения подсказывало мне не поворачивать голову влево и не смотреть в лицо водителю, если он вообще там был. Впервые в жизни я прислушалась к инстинкту и замерла на месте, до рези в глазах вглядываясь в светофор. Справа остановился мужичок, который, судя по ароматному амбре, начал отмечать Новый год прямо с утра, опытно запивая водочкой овсянку.
- Мадемуазель, - стервец почувствовал, что у меня в куртке прячется достойная закуска для его коктейлей и начал заигрывания, отчаянные и беспощадные.
Я закашлялась, когда меня обдало облаком перегара, и инстинктивно отвернулась в сторону, туда, где стоял инфинити. Машина была пуста. Можно выдыхать. Немного облегченно, немного разочарованно.
Наконец загорелся зеленый, случайный попутчик зачем-то протянул мне руку и позвал:
- Проводить красавицу?
Красавица испуганно дернулась в сторону, подвернула ногу и подкошенным деревом рухнула вниз. Во время падения куртка моя распахнулась и оттуда, как из матрешки, посылалась жестяная требуха. Судя по тому, как быстро намокал мой зад, я не элегантно присела на бордюр, но плюхнулась прямо в грязевую жижу.
Банки, как в арт-хаусном фильме катились по дороге, вслед за ними бежал тот пьяненький мужичок, радостно зачитывая Отче наш. Уверена, с нетрезвых глаз, он увидел во мне Деву Марию, щедро одаривавшую все странников консервацией.
Сидеть тут дальше не имело никакого смысла, мне было необходимо вернуться домой, к детям, салатам и белой, чтоб его, елке. Я постаралась опереться на ноги, но почувствовав, как что-то в щиколотке больно хрустнуло, снова опустилась на землю. То есть в воду – стало совсем очевидно, что я застряла в луже.
«Не плакать, не плакать, ты сильная и независимая, - повторяла я как мантру. - Дома поплачем!»
Вдруг навстречу мне потянулась мужская рука. Ожидая увидеть того самого мужика с горошком, я подняла лицо вверх и…ну, конечно же. Как в самом кошмарном сне: передо мной стоял он: красивый, уверенный, недоступный и теперь уже чужой – Игнатов Виталий Геннадьевич.
Черные глаза внимательно изучали меня, а во взгляде мгла – мгла – мгла.
- Сама встанешь или взять тебя на руки? – за два месяца почти стерлось из памяти, что он картавил.
Зато я слишком хорошо помнила все остальное.
- Да все в порядке, - нарочито бодрым тоном ответила я - сейчас за мной приедут и заберут.
- Если ты продолжишь сидеть в луже, то обязательно заберут - в черных глазах мелькнуло что-то отдаленно похожее на усмешку.
Мама учила меня не садиться в машину к незнакомцам. С Игнатовым мы вместе работали, обедали, летали на самолете и танцевали.
А, ну и еще, он видел меня голой, так что в некотором смысле, познакомились.
Я с тоской посмотрела на протянутую руку, уже тогда понимая, что не нужно мне соглашаться на помощь.
И согласилась.
Виталик помог мне подняться. Я осторожно наступила на правую ногу - лодыжка саднила, но это едва тянуло на перелом. Самолюбие пострадало гораздо больше.
- У меня штаны мокрые, - о том, что они ещё и грязные, лучше умолчать.
- И что? Садись, - Виталик галантно открыл передо мною дверь и сделал жест рукой.
- Без горошка никуда не поеду, - кажется мозг у меня находился не там, где у порядочных людей, а в районе пятой точки. И именно его я отбила при падении.
- Садись, - прорычал Игнатов, - будет тебе твой горошек.
Поразмыслив ещё секунду - после меня салон машины будет не спасти, я махнула рукой на приличия и плюхнулась на переднее сиденье.
Отредактировано: 15.07.2022