Избранная

Избранная

 Крупный, горбоносый самец рогач продрался сквозь густой кустарник уже успевший покрыться молодыми клейкими листочками. Взобрался на крутой, обрывистый утёс и затрубил во всю силу своих могучих лёгких приветствуя восходящее солнце. Этот звук раздавшийся впервые после долгой и изнурительной зимы, прокатился по покрытой туманом долине и отразился от окружавших её гор. В этот ранний час его одновременно услышали два человека - старый шаман Торбул, которому не спалось после вчерашнего разочарования и зольница Кайса, спешившая с горшком остывающей золы по покрытой туманом тропинке. Добежав до обрыва - единственного, но почти неприступного выхода из долины она отдала ветру золу, привычно прошептав слова заклинания, и побежала назад. Если набросанные на горячие угольки пучки травы и тоненьких веточек прогорят до её возвращения, не избежать ей попреков. Старый Торбул пребольно стукнет её по спине сухими костяшками пальцев и, накрепко захватив ими ухо, зашипит о её никчемности. Самый последний раб в городе нужнее племени, чем она. Никчёмная девчонка годящаяся, разве что, выгребать золу из очага да поддерживать в нем огонь. В свои шесть неполных лет Кайса досыта натерпелась тычков, щипков и побоев от шамана и своих сверстников. Конечно, дочь пришлой. Шесть с лишним лет назад в конце зимы, уже в предвесеннюю пургу, её мать Акеа появилась у ворот пещерного города из глубины долины. Торбул соблазнился кусочками невероятно блестящего, но мягкого, как весенняя глина металла, который она ему предложила взамен за еду и кров. Он надеялся, со временем, вытянуть из неё, где она смогла отыскать такой удивительный металл или хотя бы утолить своё любопытство и узнать место, откуда она пришла. Но Акеа упорно молчала, стараясь любым способом увильнуть от его общества и назойливых вопросов. В середине весны, как раз через две руки пальцев после праздника посвящения избранных шаманом подростков в ученики воинов, родилась Кайса. А на следующий год, в день первого колючего ветра, в конец обозлившийся Торбул выбрал Акеа невестой мороза. Потому что, толи по наущению Торбула, толи по какой другой причине, но на нее не обратил внимания ни один мужчина. Не взял за руку и не ввёл под свой кров. Женщины нарядили Акеа в самые лучшие одежды, украсили её распущенные волосы гроздьями высушенных ягод, а запястья рук связками пушистых шкур. Торбул даже повесил ей на грудь кусочек металла из тех, что она в своё время принесла. Самый маленький, но зато расплющенный и натертый о мех рогача так, что он засверкал в лучах холодного утреннего солнца, соперничая с ним ярким белым светом. Вместе со старейшинами он отвёл её к большому дереву на вершине утеса на краю долины, где, совершив положенный обряд, привязал, оставив охранять племя от коварства зимних вьюг. Весной, когда окрепшее солнце высушило проходы к утёсу, он поднялся на вершину, чтобы собрать то, что осталось от неё после прошедшей зимы. Но там не нашлось даже обрывка верёвки, которой она была привязана к дереву. Знать невеста очень понравилась морозу, и он взял её себе всю, вместе с подношениями. То-то на протяжении всех зимних лун жестокие вьюги не задули ни одного очага. А во время большой зимней охоты от когтей рогача не погибло ни одного охотника или его ученика. Маленькую Кайсу Торбул на три года оставил на попечение одинокой старухи, а потом взял себе, чтобы воспитать согласно законам племени и, если небо будет благосклонно, вырастить из неё послушную рабыню. Правда всё его воспитание складывалось из тычков, щипков и попрёков на которые он никогда не скупился. Но, благодаря жизнерадостному характеру и не по возрасту пытливому уму, Кайса не унывала. Она быстро научилась вести нехитрое хозяйство Торбула, поддерживать горящий огонь да варить ему похлёбку из душистых корешков и кусочков жертвенного мяса.

  Вчера, в последний день месяца туманов, мужчины собрались на берегу священной реки на поиск панцирей личинок жуков бомбардов. Эти жуки раз в году именно в это время вылезают линять из глубин священной реки в прогретые солнцем прибрежные болота. Стараясь в тумане не забрести слишком далеко в топи болотистого берега, воины и прошедшие посвящение подростки тщательно ощупывали ногами и руками жирный, вязкий ил, стараясь найти хотя-бы один панцирь, чтобы тем самым обеспечить себе славу, а племени процветание на весь следующий год. Кайса вместе с другими рабами потом долго отмывала незадачливых искателей в ручье, бегущем неподалёку от ворот города. А шаман весь вечер жег кору саила и, напившись дыма, умолял духов долины и священной реки не гневаться на неудачных искателей, обещая им великие дары в будущем.

  Священная река равнодушно несла свои воды слева от тропы, по которой спешила назад Кайса. На вершинах деревьев запели птицы, приветствуя первый луч солнца пробивший себе дорогу сквозь властвующий над долиной туман. Покрытая капельками росы трава, успевшая прорости на тропе, заставляла неприятно скользить озябшие, босые ноги. Поэтому Кайса старалась идти по самому краешку, почти по кромке склона болотистого берега, где трава ещё не полностью пробилась сквозь сор и прошлогодние сухие стебли. Вдруг, спасаясь от когтей невидимого в тумане хищника, где-то громко и жалобно вскрикнула маленькая пичужка. От громкого писка Кайса вздрогнула. Её босые ноги поскользнулись, и по мокрому склону она съехала  на животе в вязкий ил. Немедленно провалившись в него выше колен, Кайса испуганно замерла. Если начать дергаться и биться, то болото быстро засосет попавшую в него незадачливую жертву. Отбросив подальше от себя горшок из под золы, девочка стала цепляться руками за полу сгнившие прошлогодние корни травы. За уже отросшие короткие и мокрые от недавно выпавшей росы стебельки молодой травы, тщетно пытаясь хоть как-нибудь выбраться из  болота. Но ей что то мешало. Одна нога за что-то зацепилась в вязком иле. Узкая ступня девочки проскользнула в нечто твёрдое, как клещами обхватившее лодыжку и не желавшее выпускать свою жертву. От страха её горло перехватило так, что Кайса, если бы даже захотела, не смогла бы выдавить ни звука. Медленно, медленно, упорно вдавливая дрожащие пальцы в холодную землю, цепляясь за все подворачивающиеся под руки веточки и травинки, тоненькие руки Кайсы вытягивали её худенькое тельце из объятий топи. Видимо духи долины сжалились над нею. С трудом хватая ртом холодный воздух, Кайса подхватила отброшенный горшок и, больше боясь гнева Торбула, чем вероятности того, что она могла сгинуть в болоте, медленно побрела назад в город. Стуча зубами не столько от холода, а больше от пережитого страха, перемазанная илом с ног до головы, девочка добралась до стены города и стала отмываться в воде ручья у ворот. Лодыжку нестерпимо жгло, а тиски охватывающие ногу сжимались всё сильнее и сильнее. Но когда она, наконец, отмылась, невольный ужас охватил её от вида того, во что попала её нога. Панцирь личинки жука бомбарда, словно широкое кольцо плотно обхватывал её лодыжку. Уже успевший полу-окостенеть, он врезался в лодыжку острыми, как бритва краями, всё сильнее и сильнее сжимаясь под действием пробивших себе дорогу лучей солнца и снять его теперь не было никакой возможности. Путь в пещерный город к жившим в нём людям теперь стал для девочки невозможен. Он закрыт для нее надолго, очень надолго. На многие годы она превратилась в отверженную. Но в то же время этот охвативший лодыжку панцирь сделал её избранной. Темными ночами к её одинокому шалашу за воротами пещерного города люди теперь всегда будут приносить лучшую еду и лучшую одежду. Чтобы утром всячески избегать даже взгляда в сторону шалаша. Это продлится до самой смерти шамана. Лишь тогда она сможет наконец-то поднять полог шалаша и выйти к людям как новый шаман пещерного города горной долины.