Избранница Чёрного Дракона

Глава 19. Гробница

– Подожди, пилигримы?! – удивлённо переспросила я, слишком сильно надавив платком на рану и заставив гаврана даже зашипеть от боли. – То есть, это всё… построили пилигримы?

– Знаешь про них? – осторожно убрав мою руку с собственный скулы, почти и не удивился тот. – И что же? Из старых бабушкиных баек?

Я сердито взглянула на гаврана, стиснув в пальце тряпку, да так, что грязные капли воды тут же орошили камень между нами. Видимо, и вправду за дуру держит… хотя, тому, кто свободно руну летописцев читает, все дураками покажутся. Один он как будто умный.

– Знаю лишь то, что их в глаза никто не видел… они могли душу свою отпускать, а после кем угодно становиться. Хоть нищим, хоть королём. Знали чуть ли не всё в этом мире, и готовы были делиться этими знаниями… да только люди после смекнули, что да как, и начали эти знания против друг друга направлять. С тех пор о пилигримов и не слышно. Ушли они.

– Не все. Один остался, – сощурив глаза, как–то слишком осторожно произнёс гавран, так и заставив удивлённо вскинуть брови.

– Врёшь… они исчезли лет двести назад. Так как пилигрим выжить мог?

– Представь себе… взял и выжил. Они же душу отпускают, а тело в это время стареть перестаёт, – довольно сухо ответил он, тут же зайдясь тяжёлым, неприятным кашлем.

Вздохнув, я сорвала с его пояса пустую флягу, и проковыляв к фонтану, наполнила её полностью ледяной, жгучей водой, прежде чем вновь отдать гаврану. Тот тут же жадно приложился к горлышку, не стесняясь делая большие глотки, да так, что мелкие струйки по подбородку текли. И только когда фляга опустела, вытер тыльной стороной ладони влажные губы, тяжело облокотившись об холодный мрамор и сверля взглядом земляной потолок.

– Так что с этим пилигримов? – осторожно напомнила я, опустившись рядом и подтянув к себе ноги.

От ледяной воды стало ещё холоднее, да и душащий мрак подкрадывался всё ближе и ближе. Как бы через пару часов в ледышку не превратиться. Хотя, рядом гавран, а от одного его плеча так и печёт, если надо, то подсяду поближе.

– Да ничего… при дворце работает… советником, – поморщившись, негромко ответил гавран, на долгие минуты закрыв глаза отяжелевшими веками. Дыхание наконец–то выровнялось, и я уже подумала, что уснул, как его тихий голос вновь раздробил тишину: – Нам будет очень сложно отсюда выбраться… я говорю это сразу, что бы ты поняла… выйти из городов летописцев мало кому удаётся. За знания придётся платить.

– За какие ещё знания? Те, которые на стенах накарябаны были? – не поняла я.

– Нет… просто так зайти и выйти отсюда не получится… у летописцев принято одаривать дарами каждого, кто найдёт их, или их города… а после ещё проверять, достойны ли они этих знаний. Если всё же да – то мы выберемся отсюда.

– А если нет… то останемся навсегда, – негромко заключила я, вдруг усмехнувшись уголками губ и тихо засмеявшись. И мой гулкий, сухой смех тут же эхом пронёсся по оранжерее, вселив в душу ещё больший страх, чем когда–либо. – Прекрасно… думала, спокойно доеду до этой крылатой твари, срублю голову, и гуляй на все четыре стороны… а в итоге, что ни день, так новое разочарование… сначала чуть Буван не сожрал, а после демиург на жизнь покушался… везучая я.

– Слишком, – подметил гавран, устроившись поудобнее и тяжело вздохнув. – Надо отдохнуть… иначе мы тут и останемся.

– Боюсь, через несколько часов от меня одни лишь кости и останутся, – пробормотала я, устраиваясь рядом, плечом к плечу, и сверля взглядом отступающую от белого света тьму.

Гавран уснул сразу же, или мне так показалось, а жар от его тела начал морить и меня. Веки тяжело сомкнулись, и в какой–то миг горячее плечо оказалось под здоровой щекой, и сразу стало так спокойно, так беспечно и хорошо. Душа сама, больше не отпрашиваясь, вышла на волю, блёклой тенью ступив на холодный пол и оглянувшись. Под её взглядом всё менялось: старые повалившиеся колонны становились на место, трещины срастались, разноцветные стёклышки появлялись из пустоты и тут же образовывали красивый навес над головой. Засохшие цветы распрямлялись, зеленели, распускаясь красивыми бутонами, а в фонтане вновь переливалась вода. Неизменными остались лишь два незнакомца, грязные, словно черти, и совсем не вписывающиеся в это красивое место.

Юноша вдруг вздрогнул, тяжело приоткрыв глаза, но мою душу так и не заметил, лишь скользнул по ней туманным взглядом и замер на привалившей к его плечу девчонки.

Мора, та частичка, что осталось от Юны.

Сейчас, стоя всего в паре шагов от неё, я угрюмо рассматривала изрезанное лицо, слишком острое и мальчишеское, с грязными волосами, еле дотягивающими до плеч, и перемазанным кровью виском. Жалкое зрелище, и уродливое. Но почему–то в глазах гаврана не читались мои мысли, лишь та боль, которую он сохранил в своём сердце. И осторожно расправив руку, придерживая край изодранного плаща, он аккуратно обхватил девчонку за костлявое плечо, и этот жар тут же прошёлся по всему телу, заставив даже душу удивлённо вздрогнуть, обхватив себя дрожащими ладонями. Переведя тяжёлое дыхание, он прижал тут же нахмурившуюся Мору к себе, и почему–то мои губы дрогнули в жалкой полуулыбке. Ну надо же… никогда бы не подумала, что кто–то может проявлять сочувствие к таким, как я… а ведь всю свою жизнь я только и думала о себе. О том, как когда–нибудь сбегу из Ельника, подавшись зову приключений. Но о том, что будет с Лизой, с тем же Серым и отцом, задумалась слишком поздно. И тогда же всё потеряла. И вправду змеюка подколодная…