Избяной

Часть1. Ехало-болело

Под колёсами хрустнул лёд. «Лада Калина» завалилась на бок и натужно заревела мотором. Выбираясь из глубокой колеи, скребла брюхом по замёрзшей грязи, словно жалуясь на судьбу. Гринька грязно выругался сквозь зубы — в который раз за длинную дорогу.

— Ехало болело, — изрекла Лидия Фёдоровна непонятное.

— Ты б не матюкался при ребёнке, Гриша. Сколько раз повторять? — не выдержала Гринькина жена.

Гринька сердито засопел.

— Папка, говорил же тебе, надо было джип брать, а не эту игрушку. На ней только по асфальту кататься, — вклинился в разговор шестилетний Кирюша. И заработал от матери подзатыльник:

— Сиди и молчи, когда взрослые разговаривают.

От обиды Кирюша растянул губы, собираясь заплакать. Гринька обернулся, сжал сыну плечо сильными пальцами, улыбнулся понимающей улыбкой. Кирюша раздумал плакать и улыбнулся в ответ.

— На дорогу смотри! Машину убьёшь и нас всех покалечишь! — второй подзатыльник Зинаида отвесила мужу, от всей души. Тот охнул и послушно схватился за баранку.

— Навела порядок, — не выдержала свекровь.

— Мама! Хоть ты помолчи! Достали вы меня обе-две. Ехать не любо, так вылазьте из машины и шкирдуйте пёхом! — сорвался Григорий. В наступившем молчании скосил глаза на мать, с каменным лицом сидящую на переднем сиденье. Выговорил сдавленным голосом: — Ты это… Извини, мам.

Лидия Фёдоровна обиженно поджала губы. Перегнувшись через сиденье, надвинула внуку на брови вязаную шапочку и сунула в руки леденец.

— Кирюшенька, ты не замёрз ли? Сидеть удобно ли тебе? Спать хочешь? Подняли ребёнка ни свет ни заря… Ты поспи, милок. Нам ещё ехать и ехать…

Внука Лидия любила до беспамятства. И невестку любила — за внука, которого та словно слепила с сына: и лоб высокий, отцовский, и брови, и руки с цепкими длинными пальцами. И характер Гринькин, с малолетства на пакости гораздый. Подзатыльниками не выбьешь.

В салоне «Лады Калины» воцарилась нехорошая тишина.

Зинаида злилась на мужа — за то, что не посмел перечить матери и согласился забрать из деревни свою неродную бабку, которой в этом году стукнуло семьдесят два. Бабушкой Дарья Григорьевна была только на словах, как и матерью. Приёмную дочь определила в котловскую школу-интернат, а на каникулы отправляла в лагерь. Да и за внуком плохо смотрела. Лидия перестала оставлять его у матери после одного случая. Пятилетний Кирюша спрыгнул с чердачной лестницы и напоролся на стоящие кверху зубьями вилы, На память о том прыжке у мальчика остался длинный рубец через всё бедро. Дарья Григорьевна вины за собой не признала, клялась и божилась, что вилы стояли зубьями вниз и переставить их никто, кроме Кирюши, не мог. От глаз Лидии не укрылось, как мать суетливо прятала под фартук трясущиеся руки. Знает кошка, чьё мясо съела.

О мачехе Лидия заботилась как о родной матери: писала длинные обстоятельные письма, баловала посылками, два раза в год отправляла денежные переводы. А теперь решила поселить её в их новой квартире.

На робкие Зинины возражения свекровь не рассердилась, ответила неожиданно мягко: «Она к нам не навсегда, на зиму только, а весной в деревню уедет. Вот — не знаю, как её уговорить. Письмо отправила, теперь ответа жду».

Зинаида рассуждала по-другому. Зиму со свекровиной матерью можно как-то пережить. А вдруг старухе понравится городское житьё? Вдруг — возьмёт да останется? Свекровь только рада будет, Гриньке всё равно, а ей, Зинаиде, каково? Считай, две свекрови вместо одной. Перезимовала бы в Клятове, ничего бы с ней не случилось. Дарья Григорьевна так и написала в ответном письме: «Обо мне не беспокойтеся. Картошка уродилась, грибов насушила, черницы собрала, варенья наварила. Консервы мясные остались, что ты в посылке прислала. На зиму хватит. Мне бы денежек сколько-нисколько, дров купить да козе сенца копёшку. А город ваш мне ни к чему. Зиму проживу, чай, помирать не собираюсь».

К огорчению Зинаиды, свекровь не изменила своего решения: «Всё одно маму к себе заберу, в деревне не оставлю. Зиму обещают снежную, от избы до колодца дорожку каждый день расчищать надо, а она восьмой десяток разменяла, лопату в руках не удержит. Соседям платить придётся, чтоб дорожку чистили, да чтоб воду до избы носили, да за колку дров... Денег уйдёт прорва. — И оптимистично закончила: — А коли с нами зиму проживёт — и денежки целы останутся, и душа болеть не будет, как там мама, жива али нет».

Зинаида завела с мужем осторожный разговор, суть которого сводилась к следующему: не хочет старуха в город, и не надо. Посылку ей соберём богатую, с тушёнкой да гречкой. Перевод денежный пошлём, чтобы на всё про всё хватило. За деньги Дарье Григорьевне сена привезут, дров наколют, воды натаскают и спасибо скажут. Деньги никому не лишние. В своей-то избе сама себе хозяйка, а в городе у неё — ни кола ни угла, будет под ногами путаться.

Гринька сжал кулаки и нехорошо улыбнулся. Сказал притворно-ласково:

— Это ты хорошо придумала. Молодец. Возьми с полки пирожок с гвоздями. — И загремел, расходясь голосом, как гармонь в пьяных руках: — У тебя, что ли, под ногами путаться бабке моей родной? Ты, что ли, денег ей дашь? Вот свои и посылай, а моими не распоряжайся. Не твоя родня, не тебе решать. Мать правильно говорит. Там знаешь какой домина? Его протопить — на дровах разоришься. Пущай бабка Дарья зиму с нами живёт, дешевле обойдётся.