Издержки воспитания

Часть 15. Музлитература

ЧАСТЬ 15. МУЗЛИТЕРАТУРА

Отар Темиров

Отар рассказывал о себе шутя, смеялся через слово, старался как мог, но…как говорится, шила в мешке не утаишь: Маринэ  слушала его без улыбки, потому что он говорил о несмешном. Например, о том, как гладил себе рубашку.

– «А что же твоя мама?» - ужасалась Маринэ. – «Да ла-а-адно тебе, что я, сам себе рубашку не поглажу? Она «на выход» была, красивая, в чёрно-белую полоску сверху донизу и такой же воротник. И пиджак чёрный, и чёрные брюки. Типа костюм. Отец из-за границы привёз, мать бы ни за что не разрешила «трепать» и гладить не стала бы…» - «А  другую нельзя было надеть?» - «Нельзя. Похвастаться хотел перед всеми, а то смотрят как на…»

 Отар не договорил. Маринэ взяла его руку в свою и сказала чуть слышно: «Не все. Я – не смотрю»

- Отар слегка сжал её пальцы - «Молчала бы… Ты-то уж точно – как на пустое место смотришь. Как на телохрана. Сколько я твоих… мальчиков передубасил, а ты и довольна, больше тебе ничего не надо. Я у тебя как бейсбольная бита» - выдал Отар и посмотрел с видом победителя на смущенную Маринэ («Ишь, глаза опустила, прямо ангел… Этот ангел бить умеет так, что сразу в рай попадёшь, сам его учил, то есть её. А посмотришь – девочка-мимоза. Эх!»

Отсмеявшись, продолжил – «Ну, поставил я утюг на разогрев, рубашку на столе разложил, там ярлык: «нейлон 100%». На утюге нейлон искал, не нашёл, зато «нылон» нашёл. Представляешь, нылон! Я над этим утюгом как верблюд смеялся, аж пена изо рта, ржал-ржал, только к рубашке приложил – сразу зашипело и дыра прожглась: на «нылон» забыл поставить, он на «хлопке», зараза, стоял. Как мать простыни гладила, так и стоял.» - «Ой, и как же? Что тебе за это было?» - «Да ничего. Мать с работы пришла – палёным воняет, рубашка на стуле висит. Ну, то что от неё осталось. Смотрит на меня как зверь, глаза бешеные, утюг схватила и на меня пошла. Отец не дал… Ты кулак-то не кусай, откусишь. Он остыл уже, утюг-то. Я бы увернулся, я ж не на фоно играю (фоно – фортепиано, на языке музыкантов). А она бы не ударила, просто попугать хотела. Рубашку жалела очень, плакала. Потом предки ругались, а я в секцию поехал…  Рубашку прожёг, не заштопаешь, ха-ха… Жалко. Тебе хотел показать».

Два сапога

Другой «курьёз-конфуз» произошел с Отаром, когда ему на тренировке двинули… в челюсть. Двинули крепко, Отару после секции – на сольфеджио ехать, там петь надо, рот открывать, а кому это интересно? Пока в автобусе ехал, вроде ничего было, рот закрыт потому что, а в классе – беда-бедовская, болит как зуб.

Скула пластырем залеплена, сам какой-то не такой, приставать с вопросами не стали: подрался мальчик с кем-то, сейчас его Ирка взгреет, вздёрнет и за ушко на солнышко, типа сушиться повесит. Повеселимся!

«Вздёрнуть» Отара не позволила Маринэ, которой он прошипел свистящим шепотом, не раскрывая рта: «Марин, выручай, мне челюш, кажаша, шломали. Ирка выжовет, мне рот не открыть и чемпература, кажеша… а можеч, и неч».

«Ирка» вызвала («как в воду глядел, больше некого, что ли»):

- Темиров, что сегодня такой кислый? Как лимон, с тобой кофе можно пить. Спой нам то, что я сейчас играла (донельзя витиеватая длинная мелодия, не лень кому-то сочинять). Или ты не слушал, так специально для тебя повторю, - разорялась Ирка, потому что Отар не вставал, продолжал сидеть и смотрел на неё устало, без досады даже, как смотрят на репей, который – вот прицепился же, теперь колючки отдирать замучаешься…

- Темиров, я понимаю, что я для тебя – как репей, но всё-таки придётся встать. Так… Смех прекратили. Метревели, что тебе? (Маринэ сидела с поднятой рукой).

Маринэ встала и всерьёз предложила спеть вместо Отара: «А давайте, я спою? Отар не в форме сегодня, упал нечаянно, об лестницу ударился лицом (о секции бокса и о другой, в которой Отар занимался вместе с находчивым педагогом по классу гитары, в группе не знал никто, кроме Маринэ. Как и о её «Легендах фламенко»). Он рот открыть не может, вот и молчит, а так бы он спел…»

Хохот стоял гомерический. Ирина Львовна смутилась, покраснела и отпустила «ударившегося лицом об лестницу» с урока на все четыре стороны. Отар кивнул благодарно и вышел из класса тяжелой походкой. Что с ним случилось, мальчик сам не свой, одна Марина знает, но ведь – не скажет...

С того дня она по-другому смотрела на эту «пару». Двое из ларца, одинаковых с лица. Хотя они такие разные. Два сапога пара… И дружить умеют, как никто.

Музлитература

Самым нелюбимый предмет в музыкальной школе – музыкальная литература (общепринятое название: музлитература, в быту: литра, муза, музон, музак), а самый нелюбимый преподаватель – учительница музлитературы Вера Вячеславовна Коринская, красивая женщина тридцати двух лет, которая вела свои уроки настолько сухо и академично, что слушать её переставали уже через десять минут, больше не выдерживали.

А зря! Вера Вячеславовна рассказывала удивительные вещи – историю музыки, биографии композиторов, этапы их творческого становления и перипетии жизненного пути. Маринэ внимательно слушала, но через пресловутые десять минут слушать уже не могла и сидела, сложив на коленях руки и витая мыслями далеко-далеко. Вспоминала бабушку Этери из Леселидзе,  и тётю Маквалу с её близнецами.

Далекое лето…