Изумрудные города

Изумрудные города

Тень от блеклых светильников рисовала узоры на деревянном полу кабака. Подвыпившие гитаристы лениво перебирали струны гитар, кивая в такт головой. Бармен протирал один и тот же бокал грязно-серой тряпкой – уже около получаса, к слову, как подсчитал случайно забредший гость, сверившись с золотыми часами на своем левом запястье. Дух шестидесятых, витавший в заведении, нисколько не привлекал, но из любопытства он не спешил вставать из-за круглого стола с обшарпанными уголками.

Женщины с яркими губами и пустыми глазами, мужчины в черных шляпах и плохо начищенной обувью, дым дешевых сигарет, пропитавший стены заведения. Вульгарный бар. И он – идеализированный кумир миллионов, известный рок-музыкант. Но сейчас он больше походит на гангстера: с бритой головой, гвоздик-бриллиант в ухе, серая шляпа, костюм в тон. Надоел лоск, надоела лживость. Сбежал от звездной тусовки в прокуренный бар и давится папиросами, изучая людей обжигающе карими, прищуренными глазами. Мальчик-недотрога остался в прошлом, на койке автобуса - возившего группу (в которой он по сей день является вокалистом) в головокружительное турне по городам и странам.

Тот самый Билл Каулитц, который ни разу за девять лет не появлялся в свет с девушкой, не любил, не подпускал, не чувствовал. У всех свои принципы, его принципы – ждать сколько потребуется. А пока есть иные развлечения и сотни женщин, которые ложатся в его постель без лишних вопросов. Ему этого вполне достаточно в совокупности с любовью поклонников и любимом делом.

– Еще виски?

– Да, спасибо, – ответил Билл.

Всё стихло. Музыканты, как по команде, убрали мозолистые пальцы со струн и клавиш. Светильники погасли, гости прекратили беседовать и отошли от стойки, удобно устроившись за столами. Бармен отложил бокал и, почти не моргая, уставился на сцену, словно видел ее впервые. Официантки в коротких платьях устало смотрели на посетителей, разнося на подносах крепкие напитки; от этого тяжелого взгляда кололо сердце. Белый дым контрастен с темной сценой, он клубится, вызывая у зрителей будоражащее вены предвкушение. Билл тоже заинтересовался происходящим: отложив недокуренную сигарету в пепельницу, он не отводил глаз от сцены.

Щелчок. Первые аккорды фонограммы. Мужчина, игравший на пианино, торопливо выбежал на сцену и поставил микрофон на длинной ножке. Слегка горбясь, он поспешил исчезнуть за кулисами, а убегая, чудом не столкнулся с медленно ступающей по ступенькам девушкой.

– Ивиана, неужели не наступит того дня, когда ты сделаешь всё правильно! – донеслось до Билла ворчание бармена.

Ивиана поднялась на сцену, встала напротив микрофона и робко оглядела затаившийся зал. Приоткрыла вишневые губы и запела. Ее острые колени торчат из-под кружева приталенного платья, такого же чистого, как и ее голос, ее взгляд. О, ее голос. Звонкий. Сердце сжималось и кровоточило от боли и наслаждения. Белое платье составляло обворожительный образ невинности в сочетании с ее светло-голубыми глазами и русыми волнистыми волосами. Она совершенно не вписывалась в порочную атмосферу кабака. Стоит на носочках у микрофона и заливает грустно детскую песенку, взирая на зрителей наивным взглядом олененка. Тонкие запястья, высокие ноты. Непорочное и светлое существо, по страшной ошибке попавшее сюда. И Билл смотрит на нее, затаив дыхание. Восхищается тем, что есть в ней, что он уже потерял – искренность.

Фонограмма оборвалась так же резко, как и пение девушки. Зал аплодировал, а Билл всё еще не мог прийти в себя. Он смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Совершенна. И никакой любви с первого взгляда. Только восхищение и, быть может, зависть: остались же еще люди, не испорченные этим прогнившим миром.

Ивиана отвела левую ногу в сторону и сделала сдержанный поклон, потом поспешила прочь со сцены. А в кабаке вновь воцарила прежняя атмосфера: выпивка, разговоры, игра в карты за дальними столиками, ор, ругань. К пианисту, игравшему грустную мелодию, присоединился чернокожий и затянул блюз. Билла уже не интересовала ни музыка, ни происходящее в кабаке. Он, как загипнотизированный, последовал за хрупкой фигурой; не был даже точно уверен – настоящая ли она? Слишком уж призрачна и идеализирована.

В гримерку его не пустили. Потоптавшись у дубовой двери с самодельной наклейкой в виде пятиконечной звезды, Билл отошел к бару, сел за и заказал виски. Образ Ивианы, как и ее редкое имя, не желал покидать его голову. Билл перебирал в голове даты и события, пытаясь выкроить хотя бы час для того, чтобы снова прийти сюда и увидеть ее, насладиться прекрасным голоском. Но – о чудо! – ему повезло больше: она выпорхнула, словно птичка из клетки, из гримерной и направилась прямо к барной стойке, к нему.

– Могу я угостить тебя чем-нибудь? – поинтересовался Билл. Он чувствовал себя странно, боялся дышать, будто она не девушка, а хрупкий цветок.

– Я… – Ивиана смущенно потупила взгляд. – Я не пью. – Биллу показалось, что эти слова дались ей через силу. – Спасибо… очень мило… с вашей стороны…

Она замолчала. Билл тоже не знал, что сказать. Ивиана сидела на табуретке и внимательно разглядывала его из-под пушистых ресниц. От нее пахло розами.

– Мне пора, – вдруг сказала девушка и, спрыгнув с табурета, слегка коснулась руки Каулитца.

От мягкого прикосновения у Билла перехватило дыхание, а Ивиана, воспользовавшись его замешательством, исчезла за сценой.

*

А дома пахнет ненавистным перегаром: смесь дешевого алкоголя, сигарет и приторных духов. Иви поморщилась, но ее лицо тут же приняло безмятежное выражение – невинная девушка с большими глазами. Эта невинная девушка на ходу снимала сначала пальтишко из грубой овечьей шерсти, потом хлопковое платьице, затем нижнее белье. Эта невинная девушка убирала волосы в высокий хвост и искала под изъеденным молью диванчиком что-нибудь покрепче. Пустые бутылки гремели, стукались друг о друга, а в голове Иви звенели ее же слова, сказанные сегодня вечером: «Я не пью, спасибо».