Кадота: Остров отверженных

Зета

В голове звучали отголоски маминого голоса, доносящиеся сквозь толщу пустоты: "Мы получаем то, что заслуживаем, моя маленькая". Но что же такого мы все совершили, чтобы оправдать свое существование в этом месте?...

Здесь, в этой Богом забытой пустыне разбитых надежд, скрывалась деревня Зета. Это название - горькое наречие для поселения, которое давно лишилось всякого подобия жизни. Захолустный форпост, упорно цепляющийся за грань выживания.

Каждое утро, когда неумолимое солнце испепеляло засушливый ландшафт, мои мечты и стремления, казалось, тоже испарялись в разреженном, иссушенном воздухе.

Для каждого поселения в пустыне был Счетный День. И это был не просто день, а приговор. Как только кто-то достигал восемнадцати лет, он оказывался в листе подсчета населения вместе со сверстниками, которые безмолвно молились о том, чтобы еще один год отсидеться в пределах Зеты.

Пустоглазые гончие, как мы их именовали, ежегодно спускались в нашу деревушку, отбирая своего избранника на основании вычислений демографической программы. Слухи просачивались сквозь щели нашей коммуны, нашептывая истории об изгнанниках, которых гончие увозили на своих дюнных агрегатах в безлюдную зону, где само солнце было чужеродным явлением. Предполагалось, что эти обреченные приговаривались к подневольному труду на благо Серого правительства.

Мысль о том, что меня изберут и увезут, вселяла непреодолимый ужас, но не меньший ужас вызывала и перспектива состариться в этих неплодородных краях.

В бескрайней пустыне за пределами бурлящей жизни Тулианской губернии расположилась наша глухая деревушка. Здесь солнце палит с силой пекарской печи, а холод неумолимой ночи пустыни выжимает жизнь из всего живого.

Наш ритм жизни нарушается лишь на мгновение, когда гончие - представители железного контроля из Тулина - столицы огненноглазой расы - приступают к проверкам и мониторингу деревень. Раз в год они обрушиваются на нас, словно песчаная буря. В этот день они скрупулезно подсчитывают нашу численность, следя за тем, чтобы мы не превысили положенное число в сто душ. Незыблемый закон гласил: один мужчина, одна женщина, один ребенок. Нарушение этого равновесия стоило дорого. Последствия были поистине чудовищными - возникал внеплановый день Подсчета, который обычно провоцировался доносом жителей друг на друга.

Покрытые пеленой дорожной пыли, тщательно продуманные двухэтажные строения служили символом стремления нашей коммуны к равенству. В этой пустоши не было места для роскоши и индивидуальности - таковы были наставления, вбитые в наши головы во время вечерних занятий в школе. Наш учитель, господин Сионов, облаченный в поношенную спецодежду, неустанно твердил нам о принципах практичности. "Все должно служить своей цели", - громогласно заявлял он в нашем импровизированном классе среди устаревших швейных станков, которые служили нам партами.

И все же я решительно не соглашалась. То, что меня с ранних лет учили пренебрегать прекрасным, сторониться любопытства, казалось мне предательством по отношению к собственной душе. Для моих сверстников, как ни странно, такие вещи не имели никакого смысла, но именно в бестолковости для окружающих я находила истинную притягательность независимого существования.

В такие моменты слова моего отца звучали в голове: "В жизни, моя дорогая, - говорил он, - быть другом для всех - значит не быть настоящим другом ни для кого".

Папа был весьма практичным человеком, но когда речь заходила о делах сердечных, он находил отдушину в нежной и хрупкой Елене - моей матери. Их связь, воплощение доверия и любви, служила квинтэссенцией той дружбы, которую я жаждала получить. И именно в Зоране, одаренном парне и гении, я нашла ту самую связь.

Зоран был не просто другом детства - он был постоянным спутником в этих засушливых просторах. В то время как остальные члены сообщества жили в рамках отведенных им ролей, мы с Зораном с удовольствием выходили за эти пределы.

Его таланты, будь то сноровка в ремонте устаревших технических приспособлений или удивительная точность в запоминании исторических событий, делали его ярким представителем в нашем скромном уголке.

Каждый день в Зете начинался до одури одинаково. Сигнал дежурного колокола пронзал предрассветную тишину, призывая каждого к исполнению своих обязанностей. Моя мама посвятила себя всю образованию Зеты, воспитывая юные умы в роли старшей воспитательницы детского сада. Отец нашел свое применение в инженерии. Его гениальность дарила тепло нашим домам - постройкам, оснащенным крышами с солнечными батареями, которые за день накапливали тепло, спасая нас от прохлады ночью.

Мои сверстники занимались самыми разнообразными ремеслами. Кто-то погружался в обучение грамоте, кто-то оттачивал кулинарное мастерство, кто-то с особой старательностью наводил порядок на улицах, некоторые занимались подвальным садоводством, а кто-то искусно орудовал иголкой в швейном деле. Эти дела, ставшие когда-то жизненной необходимостью, были возведены в ранг уважения из поколения в поколение.

А что касается меня, то мой долг заключался в охоте.

Даряна - имя, дарованное мне родителями, но редко произносимое; Дара - прозвище, чаще звучащее на улицах. Я одна из немногих охотников Зеты - избранная кучка ребят, которые каждое утро выходят в пустынные просторы в поисках добычи. Нашими мишенями становились разные представители фауны - антилопы, птицы, большие грызуны, приспособившиеся к жестокости здешнего климата.

...

В лучах заходящего солнца на меня наваливалась усталость. День, прожитый на охоте отдавался в моих одеревеневших конечностях. Под струями душа - подвешенной бочки с занавеской на нашем дворе - я смывала с себя дорожную пыль. Обычно мой путь лежал к общему завтраку в кафетерии, ежедневной встрече с семьей, причастию к пропитанию и общности. Но тяжесть этого утра требовала немного отклониться от курса.