Кадота: Остров отверженных

Зета

Жизнь с ее капризами, как несправедливо она обходится со всеми нами, - недовольно подумала я, устремив взгляд на собственное отражение в треснувшем зеркале. Мое лицо, уставшее и поникшее, смотрело на меня со скорбным выражением, служа постоянным напоминанием о суровой реальности, в которой я находилась.

В голове звучали отголоски маминого голоса, доносящиеся сквозь толщу пустоты: "Мы получаем то, что заслуживаем, моя маленькая". Но что же такого мы совершили, чтобы оправдать свое существование в этом убогом месте? Здесь, в этой богом забытой пустыне, в этой безлюдной пустоши разбитых надежд, скрывалась деревня Зета. Это название - горькое наречие для поселения, которое давно лишилось всякого подобия жизни. Захолустный форпост, упорно цепляющийся за грань выживания, Зета служила свидетельством стойкости человеческого духа в самых суровых условиях.

Каждое утро, когда неумолимое солнце испепеляло своими палящими лучами засушливый ландшафт, мои мечты и устремления, казалось, испарялись в разреженном, иссушенном воздухе. Буря внутри меня походила на танцующих чертиков из песчинок, которые крутились и вертелись, унося крупицы моих амбиций в бескрайние просторы небытия.

Уныние часто охватывало меня, и я задумывалась, не лучше ли попасть в лапы столичных гончих в зловещий Счетный День, чем провести еще один год в этом безбрежном отчаянии. Эти размышления то и дело отдавались в сознании, их частота напоминала навязчивую песнь, которая не желала затихать.

Для каждого поселения в пустыне Счетный День - это не просто день, а приговор. Как только кто-то достигал восемнадцати лет, он оказывался в листе подсчета населения вместе со своими трепещущими сверстниками - толпой подростков, которые безмолвно молились о том, чтобы еще один год отсидеться в пределах Зеты.

Пустоглазые гончие, как мы их именовали, ежегодно спускались в нашу деревушку, отбирая своего избранника на основании гнусных вычислений демографической программы, хранящихся в их безжизненных взглядах. Слухи просачивались сквозь щели нашей коммуны, нашептывая истории об изгнанниках, которых гончие увозили на своих дюнных агрегатах в безлюдную и леденящую холодом зону, где само солнце было чужеродным явлением. Предполагалось, что эти обреченные люди приговариваются к подневольному труду на благо Серого правительства. Судьба, несомненно, ужасная, но, по крайней мере, она сулила избавление от лап безысходности пустыни.

Мысль о том, что меня изберут и увезут, вселяла непреодолимый ужас, но не меньший ужас вызывала и перспектива состариться в этих неплодородных краях. Несмотря на все те ужасы, которые ждали за пределами нашей деревни, сама идея отказаться от этой монотонной рутины, от бесконечной иллюзии, которую они смели называть жизнью, обладала особой притягательностью.

Мое повседневное существование представляло собой мучительный лабиринт нудности, что делало любую форму побега невероятно привлекательной. Так что я часто была втянута в экзистенциальную борьбу, разрываясь между стремлением к неизведанному и привычной стабильностью Зеты. И все же, как бы я ни пыталась справиться с этими противоречивыми желаниями, настоящий побег оставался лишь несбыточной мечтой, танцующей на периферии доступности. Пока что я знала только одно: я не должна свыкаться с такой жизнью, но как долго еще я смогу терпеть это существование?

В бескрайней пустыне за пределами бурлящей жизни Тулианской губернии расположилась наша глухая деревушка. Здесь солнце палит на нас с силой пекарской печи, а леденящий холод неумолимой ночи пустыни выжимает жизнь из всего живого. Жизнь в этих местах - бесконечная борьба с подступающей энтропией, которую мы ведем с решимостью обездоленных.

Мы обходимся тем, что у нас имеется в Зете - пестром собрании ста изможденных личностей, которые называют этот неумолимый пейзаж своим домом. Небольшие скопления саманных домиков усеивают просторы раскаленного песка и неподатливого камня.

Наш ритм жизни нарушается лишь на мгновение, когда Гончие - представители железного контроля из ближайшей губернии Тулина - столицы огненноглазой расы - приступают к проверкам и мониторингу деревень. Раз в год они обрушиваются на нас, словно песчаная буря. В этот день Гончие скрупулезно подсчитывают нашу численность, следя за тем, чтобы мы не превысили положенное число в сто душ. Они прибывают в составе около десяти, их внушительные силуэты сразу вырисовываются на горизонте, резко выделяясь на фоне миражного полотна.

Никогда нельзя забыть свой первый Подсчетный День - металлический привкус затаенного страха висит в воздухе, его присутствие ощутимо, даже когда мы притворяемся самообладанием. И все же среди тяжкого труда и запустения в нашей простой жизни есть особая красота, суровая стабильность, не сравнимая с великолепием вечно сияющего Тулина и остальных двух губерний Серой Империи - Славимира и Хáрнеса, где вечно что-то происходит и меняется.

Увы, такие причудливые размышления лишь разжигали тлеющие угли недовольства, ведь наша реальность была далека от идиллии больших городов трех провинций. Наши надсмотрщики, неустанно следящие за соответствием, запрещали любое подобие прогресса или расширения поселения. Незыблемый закон гласил: один мужчина, одна женщина, один ребенок. Нарушение этого равновесия стоило дорого, навлекая на себя гнев контролеров. Если кто-то смел нарушить этот указ, дав жизнь запрещенному второму ребенку, последствия были поистине чудовищными - возникал внеплановый день Подсчета, который обычно провоцировался доносом жителей на друг друга. Тяжесть такого положения ложилась на плечи отца семьи-нарушителя, ведь ему приходилось выбирать, кого заберут гончие с собой - его, его жену или их второго ребенка.