Как Данила Лёню спасал

1. О том, как Данила Левитан позорил фамилию

С детством у Данилы ассоциировались картины еврейских художников и запах старых журналов на идише, сундук с которыми до сих пор хранился дома. Семья у него была большая, и Данила часто читал младшим эти журналы вместе с историями про Робина Гуда и Синдбада-морехода. Любимой забавой у него было нарядиться царём Соломоном с картины Исаака Аскназия «Экклезиаст» и приказывать «рабам» нести больше золота. Младшие тащили ложки, шкатулки с бусами и пуговицы, а мама смеялась и потом в шутку называла Данилу Соломоном, извиняясь за то, что ему приходится есть за одним столом с рабами.

А в двенадцать он впервые побывал в Третьяковской галерее: отец взял с собой в Москву по работе. Там Данила увидел оригиналы картин своего знаменитого однофамильца Левитана, и жизнь его напрочь переплелась с искусством, хотя сам он никогда не рисовал. Но в каждом новом городе он всегда сперва смотрел музеи, а потом уже всё остальное.

Теперь за спиной была треть Европы, четыре года жизни в Лондоне, но Данила всё равно пошёл на ростовскую ночь в музее, хотя бы уж чтобы посмотреть парочку фильмов о русском авангарде, который очень любил, ну а на экскурсию остался, потому что чего бы и не остаться, если даром. Любовь к бесплатному у него была чертой исконно русской, хотя еврейской крови в нём было куда больше. Впрочем, в глаза это не бросалось, пока не приходилось представиться полным именем. А стоило только сказать, что зовут его Даниил Миронович Левитан, как сразу замечалось что-то этакое, хотя так сразу и не скажешь что. В свои тридцать без хвостика он был высоким, громким, имел черты харизматичной сволочи, к тому же одевался в светлое и отутюженное, а русые волосы причёсывал волосок к волоску, в общем, стоило ему появиться где бы то ни было, он сразу же обращал на себя внимание.

Сегодня же он, тем не менее, умудрялся помалкивать до поры до времени. Но тут его внимание привлекла девушка, у которой зазвонил телефон.

— Что значит «передумал»?! — рявкнула она в трубку, тут же подняла взгляд на окружающих, слега улыбнулась в знак извинения и понизила голос. Но Данила в силу своего безмерного любопытства уже начал прислушиваться.

— Ну дорогуша, значит, придётся убить этого полоумного старика. Ты хотя бы понимаешь, что без картины нам конец? — продолжила разговор девушка.

Данила про себя отметил, что вид у неё был чересчур деловой для расслабленной вечерней экскурсии: белая блуза с запахом, строгая чёрная юбка и лаковые туфли на шпильках. Губы её было ярко накрашены алой помадой, а чёрные волосы — стянуты сзади в жгут. Навскидку чуть за тридцать, подумал Данила. И нет, не любительница искусства, скорее всего, его продаёт.

Когда девушка закончила разговор, он тут же подошёл с несколько вальяжным видом, будто собирался поинтересоваться её мнением о выставке. Но фамильярность была одной из его спорных раздражающе-подкупающих черт, поэтому, склонив голову в сторону девушки, он тихо спросил:

— Простите, я слышал, вы картину потеряли? Это случайно не тот Айвазовский из частной коллекции, который…

Девушка резко повернулась и угрожающе ткнула указательным пальцем ему в лицо.

— Только посмейте.

Ногти у неё тоже были алыми. В этом чёрно-бело-красном колоре, с пронзительным взглядом, она напоминала плакат Эля Лисицкого — того и гляди полетят искры. «Клином красным бей белых». Данила — чего никак нельзя было ожидать в таком опасном положении — улыбнулся.

Афишу об открытии новой арт-галереи на Большой Садовой он, конечно, видел и непременно собирался зайти. Обещали показать ранее не выставлявшуюся картину из частной коллекции, такое он пропустить не мог. Ростов не Москва — каждый день на Айвазовского тут не посмотришь.

— Вообще-то, я могу вам помочь. У меня есть один талантливый знакомый, который за ночь может хоть Сикстинскую капеллу скопировать.

— Вы что предлагаете... — заговорила она резко, но тут же перешла на шёпот, — подделать картину?

— А вы предлагали убить старика.

Девушка смерила его саркастическим взглядом, но он, ничуть не смущаясь своей беспардонности, сказал «идёмте», осторожно взял её под руку и прогулочной походкой, будто тут был не музей, а санаторий, повёл к выходу.

— Если вы такими способом решили меня соблазнить…

Данила хмыкнул и руку освободил.

— Клянусь святым именем Ивана Константиновича Айвазовского, что это даже не пришло мне в голову.

Не то, чтобы это было прям правдой, мало ли чего там могло прийти в его богатую на фантазию голову, но ситуация и в самом деле не располагала, да и способ был не самый лучший. Девушка, кажется, оскорбилась.

— Сколько это будет мне стоить? — спросила она сухо.

— Ради Бога, Сули мой давний товарищ, одна бутылочка хорошего — и дело в кармане.

Он щёлкнул себя двумя пальцами по шее, красноречиво поясняя, бутылочку какого хорошего имел ввиду. Девушка закатила глаза и резко толкнула дверь на улицу.

— Послушайте, давайте без шуток, — сказала она там. — Если на открытии не будет Айвазовского, меня не просто уволят, меня к чёртям по стенке размажут. — Она вздохнула. — Господи, угораздило же повестись с полоумным. Ну а вы бы не повелись, когда у него там такое? Купил на аукционе в Польше. — Девушка достала из сумочки пачку сигарет и закурила. — Милый старикан сначала показался, ну божий одуванчик прям, сразу можно было догадаться, что он с маразмом.

— Она ведь вам по сути нужна на один день, верно? Эта картина. И фотография у вас есть?

Девушка выдохнула дым и кивнула.

— Тогда идёмте. Терять вам всё равно нечего. Только в магазин зайдём.

Ей ничего не оставалось, как только пойти следом, поскольку согласия он не дожидался. Только обернулся и добавил:

— Я Данила, кстати.

— Лада, — ответила она, поспешно затушив сигарету о край урны.

Идти было около получаса. Данила расспрашивал о старике, о картине, Лада цокала каблуками и отвечала несколько нервно.