Лёня Весёлов всю жизнь был не очень везучим. Он был как все. Постоянно терял ключи и покупал прокисшее молоко. Но в студенчестве, когда они с Мариной бегали в кино на ночные сеансы и нарушали комендантский час, он умел проскальзывать мимо консьержки в общежитии, пробирался в комнату через крышу, а из молока пёк оладьи на завтрак. Он дружил с однокурсниками, ходил на квартирники, помогал Марине писать рефераты и курсовые, и если в очередной раз посреди дороги ломался трамвай — Лёня шёл пешком. Он знал, что неудачи случаются со всеми, что все ошибаются и что рано или поздно даже самый большой везунчик возьмёт да и посолит чай.
Того, как жизнь постепенно менялась, Лёня не замечал. И дело было не в том, что он получил диплом, женился, стал преподавателем и взялся писать диссертацию. И даже не в ипотеке было дело. Тут дело было в тонкостях. Например, в том, что он начал читать ценники в магазинах. Или пить кофе вместо чая. Раньше ложиться спать.
С этого всё началось — с мелочей. С «может, не поедем на море, а купим новый диван?». С «может, не пойдём в кино, а скачаем что-нибудь?». Он больше работал и больше уставал, больше проводил времени дома. Постепенно, один за одним, забылись дни рождения друзей, двухкомнатная квартира на Советской обставилась новой мебелью, а между студентов у Лёни появилось прозвище — Невесёлов. Постепенно, почти незаметно, его жизнь свелась к быту. Его это устраивало. У него было всё, что нужно: крыша над головой и любимая жена.
Но это ему было почти незаметно. Это его всё устраивало. А Марине всё было заметно, и её результат не устраивал совсем.
С разводом жизнь Лёни изменилась снова. И опять же дело было не в том, что он теперь снимал квартиру и жил с кошкой. Тут дело было в том, что Лёня стал осознавать свою невезучесть и то, что он, оказывается, не как все, потому что все люди как люди, а у него всё шиворот-навыворот. Вот сколько, спрашивается, уже можно всюду ронять ключи? И почему именно ему всё время попадается в магазине что-нибудь протухшее? И трамваи специально, что ли, ломаются, когда ему нужно ехать на работу? Лёня вдруг понял, что и работу свою не очень-то любит, что надоело ему читать одни и те же лекции и что даже друзей у него не осталось. В общем, Данила и подарок Анны Марковны свалились на него, словно снег на голову, сбив уже устоявшийся медленный ритм.
Так что произошедшее в четверг Лёня сперва не связал с заключённым накануне соглашением. Он просто решил, что у него снова всё не как у людей. К тому же день не задался ещё с того момента, когда прозвонил будильник, потому что, выключив его, Лёня уснул опять и пошёл на работу во сне. Только через полчаса он осознал, что по-прежнему лежит на кровати в одних трусах. Разумеется, он остался без завтрака и опоздал на лекцию. Потом ещё выяснилось, что на кафедре закончился кофе, и пришлось идти в магазин.
В общем, обнаружив по возвращению домой дверь своей квартиры открытой, он подумал, что забыл её запереть. Вздохнув, он вошёл в квартиру и споткнулся о перевёрнутую обувную полку.
— Маша! Ты что сдурела? — прикрикнул он, решив, что это кошка опять гонялась за мухой.
Лёня поднял полку, расставил обувь и вошёл в комнату. Там творился такой бардак, будто за мухой гонялась не только Маша, но и вся комната. Мебель стояла не там, где ей положено, а где попало, матрас торчал в потолок, и всюду висели рубашки.
— Что, чёрт возьми… — простонал Лёня.
В ответ из запертой ванной провопила кошка. Она сидела в темноте и выглядела глубоко потрясённой. Лёня взял беднягу на руки и стал ей жаловаться, что ну вот, его вдобавок ещё и ограбили, ковёр потоптали, а сервиз бабушкин любимый зачем разбили-то, ну что за люди. Потом позвонил в полицию.
И даже когда полицейский, имени которого он не запомнил, спросил, пропало ли что-нибудь ценное, Лёня сперва начал отвечать:
— Да у меня вроде бы ничего и не… — а дальше наконец вспомнил про картину и говорить уже смог только чёрт знает что, — т… т… уэм… пфф.
Полицейский, вздохнув, налил ему воды из чайника. Сидели на кухне. Лёня выпил полную кружку, а потом налил и выпил ещё одну.
— Простите, перенервничал. Ничего у меня не пропало. Я ценное дома не храню. Только сервиз фарфоровый… бабушкин… из Саратова… я из него даже чаю попить не успел…
Он бормотал уже бесконтрольно всякую ерунду, и полицейский быстро решил разговор закончить.
Порядок в квартире Лёня навёл в состоянии аффекта. Мебель расставил по местам, ковёр почистил, разбросанную одежду и покрывала отправил в стирку, сервиз пришлось выбросить. Потом позвонил Марине и, не совладав с голосом, пискляво спросил, кому она рассказывала о Кандинском.
— Ты, что, заболел?
Лёня попытался прочистить горло, но закашлялся окончательно и стало только хуже. К тому же сдавали нервы.
— Ничего я не заболел! — раздражённо прохрипел он в ответ. — Ты слышишь, что я спрашиваю?
— Да никому я не рассказывала! Это твой дружок пытается нас с тобой стравить? Не будь таким наивным, Лёня. Он же сам на картину глаз положил, неужели не очевидно? Что случилось-то? Её украли, что ли?
— Нет, но могли. Мы её вчера успели с-с…
Лёня досадливо прикусил язык. Положение его было невыносимым. Он очень хотел верить Марине. Она хоть и наговорила ему в своё время много неприятного, хоть отобрала квартиру, но Лёня её всё равно любил. А не верить Даниле у него попросту не было причин. Только вот получалось теперь, что кто-то искал картину и этот кто-то о ней должен был как-то узнать, а значит, один из этих двоих… Впрочем, Лёня ещё не мог быть уверен за ту же Леночку Черенцову из банка или что Анна Марковна при жизни не поила чаем кого-нибудь ещё. Это его немного успокоило. Но договаривать он всё же не стал.
— Спрятать? От меня? — хмыкнула Марина. — Надеюсь, не дома у этого твоего друга?
— Нет, конечно, — соврал Лёня. — И про статью он пошутил, если что. Он всегда с серьёзным лицом шутит.