Как гаснут звезды

08.04

За толику радости, что ее потаенные желания раскрывают, ей становится стыдно, и к щекам приливает жар не то смущения, не то возмущения. Она отступает назад, поспешно вытаскивая свою руку из его ладони. 

— Я не могу, — выпаливает она, отдирая взгляд от клетки рядом с собой.  

И все равно не может перестать посматривать на зеленое, с золотистым узором прямо на чешуе, существо. У ящерки нет крыльев, как у тех самых великих ее прародителей, умеющих похищать девственниц и дышать огнем. Зато, как бы намекая на гордое сказочное происхождение, у нее (него?) имеются отростки на спине. Быть может, когда-то, когда его сородичей еще не загнали в клетки, не выдрессировали и не стали выращивать искусственно, этот вид действительно летал. 

Но больше всего внимание Хайям привлекает не это. Она чувствует дискомфорт, тесноту клетки и тоску в выпученных глазках ящера, и эмпат внутри нее терзается муками сострадания. 

— Почему? — темная бровь изгибается ироничной дугой. Капитан следит за ее взглядом, задумчиво разглядывает зверька и, не дожидаясь ответа от растерянной девушки, задает следующий вопрос: — Вам он понравился? 

Она машинально кивает. Врать было бы кощунством.  

Элиаске до ужаса хочется завести друга. Она не смотрит на всех по очереди несчастных рептилий, не придирается, не сравнивает, потому что это кажется ей унизительным. Ей просто хочется взять в руку именно эту особь, погладить, приласкать, успокоить и унести отсюда прочь, в мир, дышащий свободой. Помочь выйти из клетки еще одному пленнику. 

— Тогда мы берем этого, — удовлетворенно произносит он, обращаясь к молчаливому продавцу. Хайям уже не пытается возразить. Ей стыдно принимать подарки от мужчины, но утешает напоминание о его слове — все вычтут из ее зарплаты, которая девушке, в общем-то, и не нужна вовсе. Единственное, что она это отработает все сполна, чтобы не мучиться совестью. От любой другой покупки она бы решительно отказалась, но только не от этого. 

Ей кажется, или ящер улыбается?  

Они уходят оттуда без клетки. Девушка держит в руках, как в колыбели, спящее маленькое животное под местным названием “рангихс”. Счастливая новоиспеченная хозяйка убеждает капитана, что она будет не нужна, а на корабле она будет следить за своим “подопечным”, и он на удивление легко соглашается. Рахим вообще находится в редкостно хорошем расположении духа: он странно улыбается, смотрит на нее чуть рассеянно, будто видит перед собой не ее, а кого-то из своих фантазий. Однако больше всего нервирует Хайям даже не состояние капитана, а... Ювентас. 

Он кажется теперь холоднее айсберга, хотя солнце на улице печет голову нещадно. Иногда она ловит его взгляды, и ей чудится, будто глаза эти щурятся презрительно и зло, но стоит присмотреться и выясняется, что он всего лишь жмурится от яркого света. Он все время молчит, ходит за ними, как тень.  

“Мрачная и жуткая”, — неволей мелькает в голове у нее, за что сразу приходит стыд. Хайям ругает себя, думает о том, насколько же параноиком становится, но отделаться от ощущения враждебности прогнозиста не может. 

От него веет таким холодом, что в голову ей даже приходит абсурдная мысль: может, он хладнокровный, как ящер у нее в руках? 

Ювентас подает признаки своей теплокровности только тогда, когда капитан вдруг останавливается у палатки и долго смотрит на прилавок. Хайям пытается увидеть объект внимания Рахима, но никак не получается, ей загораживают обзор со всех сторон. 

Зато у Ювентаса это получается. Он замирает чуть поодаль от мужчины, уставившись на загадочный предмет через его плечо, и девушка понемногу начинает опасаться, что лопнет от любопытства. 

Мышцы на широкой спине Рахима напрягаются, а Ювентас, кажется, бледнеет, приобретая уже действительно нездоровый белый оттенок. Некоторое время они оба молчат, а продавец что-то улыбающимся тоном спрашивает, но никто не отвечает. Затем рыжеволосый вдруг делает шаг назад, разворачивается — по каменному лицу его нельзя было прочитать ничего, — а затем ускоренным шагом, почти бегом, покидает их. Один. 

— Что происходит? — бормочет девушка себе под нос, озадаченно глядя тому вслед, однако у Рахима отличный слух. 

— Ничего такого, о чем стоит говорить. Оно и к лучшему, — отвечает ей глухо капитан. Причем последняя его тихая фраза адресована скорее себе, нежели ей. — Пойдем. 

Она повинуется, но когда они уже отходят, на миг оборачивается. 

На расшитом серебром покрывале, красиво разложенные, остаются лежать антикварные вещи, переливаясь древними драгоценными камнями в старой, какую теперь уже не встретить, отделке. Дорогие предметы, подходящие для богатых коллекционеров. Больше ничего понять Хайям не успевает. 

Что же такого может быть в антиквариате? Она вдруг ежится, и удерживающий ее спутник чуть сжимает ладонь. Это не ее история, не ей в нее лезть. На этой прогулке определенно был третий лишний... И далеко не факт, что это именно Ювентас. 

Испорченное настроение капитана и заметно поредевшие ряды их компании не способствуют продолжению прогулки. Рахим ведет девушку прямиком к кораблю, он извиняется, но говорит, что дела, ради которых они сюда приземлились, требуют немедленного исполнения. Хайям не возражает, только слова рвутся наружу, порывистые, сумбурные: 

— Капитан, я должна... Вы знаете...  

— Позже, Хайям, позже, — ровно перебивает он. — Вечером мы поговорим обо всем.