Как подружились Егор Герасимович и Алексей Степанович

Как подружились Егор Герасимович и Алексей Степанович

1

Если снять очки и прищуриться, то может показаться, что перед вами расстелилась затерянная безлюдная долина. Ровное, мерцающее негустой зеленью каменистое дно, которое, возможно, когда-то, когда время тесало мир крупно и грубо, было озерным дном. С Востока, Юга и Запада эту долину замыкают горы, и только одна ее сторона смотрит открыто на далекий синий мир, бесконечно тянущийся в сторону северного горизонта. Красиво. Однако, повторюсь: так все это выглядит, только если снять очки и прищуриться.

На самом же деле, если вы таки наденете очки, все окажется куда прозаичней. Хребты гор станут девятиэтажными домами, ровными, длинными и одинаковыми, как стеллажи на овощном складе, и, к слову сказать, подающими столь же богатую пищу воображению. Дно же исполосует проулками и дворами, по которым ютятся низкие домики: одни крыты крашеной фанерой, другие шифером, одни вросли в землю по подоконники, а другие, каким-то образом, вымахали на высоту двух этажей и обросли высокими кирпичными заборами, за которыми скрывались частные эдемы, искусно впиханные на несколько соток. Только зелень и синева не обманут ваш взгляд: зелень будет все такая же низкая, негустая и рыхлая, а синева все также бесконечно будет утекает на север и все так же шептать вам о далеком синем мире с бескрайними полями и с нескончаемыми пространствами вод и небес. Однако теперь, когда ваше зрение не затуманено миопией, вполне возможно вы обратите внимание на зубчатую стену панельных человейников и дымящих труб, замыкающую горизонт, и, нет-нет, да и подумаете, что никуда вам отсюда не деться.

И вот, в самом сердце того, что казалось вам каменистым дном, на улице с живописным названием 2-я Параллельная, в домике, еще гордо держащем осанку, но готовым сгорбиться от первой же бури, живет Егор Герасимович.

Егор Герасимович был несколько грузным, все еще не успевшим полысеть старичком неопределенного возраста – ему можно было с легкостью дать и шестьдесят, и девяносто лет. Ходил он с палочкой, но, когда надо, проявлял небывалую прыть. Трудно описать, каков Егор Герасимович был по характеру – с этим бы не справились даже его ближайшие соседи, ведь никто из них ни разу не удосужился познакомиться с Егором Герасимовичем поближе, а те, у кого еще не отшибло привычку здороваться, здоровались с ним исключительно из вежливости. Но, так как людям необходимо обо всем на свете иметь мнение, в соседской среде, в итоге, сложилось мнение и об Егоре Герасимовиче, и было оно весьма неблагоприятное. Возможно, виной тому был сам Егор Герасимович, а, если точнее, его фирменная эмоция, которой он награждал каждого встречного: прищуренный взгляд исподлобья. Как бы то ни было, соседский консенсус относительно душевных качеств Егора Герасимовича был принят, и он был однозначен, и не подлежал повторному рассмотрению. К Егору Герасимовичу не заходили занять соль, дети, когда видели его, перебегали на другую сторону улицы, и, если бы у его домика разбили окно, никто, даже какой-нибудь святоша, не смог бы скрыть злорадства. Но настоящих ненависти и презрения никто к Егору Герасимовичу не испытывал. Даже у самых скандальных, злых и неприятных людей не получалось назвать Егор Герасимовича «дед» или «старый хрыч» или еще как-нибудь, как бы они назвали любого другого нелюдимого старичка. Даже сотрудники пенсионного фонда и хулиганы не смогли бы прорычать ему в спину ничего более обидного, чем: «Ну, нашелся тут, дедушка!». Так смотрят на старый, развесистый дуб, который растет у дороги и мешает всем ходить, но при этом даже у заправского циника, даже в пьяном виде, не поднимется нога пнуть его.

Если обобщать, то, на самом деле, никто не знал, как относиться к Егору Герасимовичу, и, надо заметить, что наша догадка, скорее всего, верна – виной всему и был фирменный взгляд исподлобья, которым Егор Герасимович награждал каждого встречного. Когда он подходил к вам поближе, то оказывалось, что его взгляд вовсе не нелюдимый: в нем крылось что-то тайное, как будто бы он знал что-то такое, от чего бы вы рассмеялись или заплакали, и как будто думал, рассказать вам, или нет? В конце концов он решал, что нет, отводил взгляд и как можно скорее уходил прочь.

Таков был Егор Герасимович, и, если вы встретитесь с ним, то с первого взгляда поймете, как всякий на вашем месте, что он – престранный старичок, о котором не стоит и думать, и, как и все, тихо позлорадствуете, если окно его домика разобьют.

Вот этот-то Егор Герасимович был колдуном.

Тут даже тех, кто терпеть Егора Герасимовича не может должен бы пробрать праведный гнев: откуда это известно? – спросят они, – Как вообще вы можете подозревать в ведьмачестве честного пенсионера?

Ну, что ж, это очевидно. Одного взгляда, случайно брошенного на Егора Герасимовича, хватит, чтобы понять, что с ним что-то нечисто. Вот посмотрите хотя бы, как он жил: двор и дом Егора Герасимовича не примыкали вплотную к дворам и домам других соседей, а были отгорожены от соседских дворов и взоров неприглядным, ничем не занятым пустырем. Разве так живут честные люди? Нет! Честные люди должны жить скученно, стучать друг ко другу в стены, подглядывать и всячески по-добрососедски гадить. Неужели не очевидно, что Егору Герасимовичу было что скрывать? И это уже не говоря о том, что стоило ему постучать палочкой по полу, чихнуть или щелкнуть пальцами, как непременно что-нибудь происходило, какая-нибудь едва заметная мелочь. А как он всегда говорил, ходил, одевался, смотрел, как цедил сквозь зубы свое «доброе утро», как пропадал из виду, стоило вам только моргнуть?.. В общем, посмотришь на такого Егора Герасимовича, и сразу ясно: либо он колдун, либо он миллион выиграл, и где-где, а на Руси-матушке скорее уж приключится первое, чем второе.