Яночка убирала разбитую чашку за бабушкой. У той снова был приступ. В последнее время они повторялись всё чаще. Бабушка забывала кто она, как её зовут, где живёт, впадала в настоящее детство. Самое странное, что она сильно менялась внешне – становилась очень худенькой и меньше ростом. Временами девушке казалось, что бабушка теряет краски, вроде картинки какой-то выцветшей на солнце.
Когда она обратила на это внимание первый раз – решила, что показалось, от усталости ведения начались. Второй раз – стала себя убеждать, что это нормальные изменения, которые происходят с возрастом со всеми людьми. Но! Когда приступ прошёл – бабушка изменилась. Она снова была бодрой, что самой собой понятно, но она стала и выше, и более крепкой.
Это не укладывалось ни в какие объяснения. Яночка решила, что от усталости она стала сходить с ума.
Сколько помнила девушка, бабушка всегда ходила в голубом. Правильней наверно даже этот цвет было назвать тёмно-голубым или насыщенным голубым, а может быть даже светло-синим. Обычно это был голубой плащ, двубортный, с английский воротником. Плащ всегда был новый, как будто вчера купленный. В детстве девочка не обращала внимания на такие моменты. А вот став взрослой, подумала, что у бабушки должно быть есть портниха, которая шьёт той всегда один и тот же фасон плаща на протяжении нескольких лет. Объяснить иначе, как плащ выглядел всегда безупречно было невозможно. Зимой плащ видоизменялся – на нём появлялся меховой воротник, который, надо заметить, менялся: то это был белый песец, то чернобурка, то рыжая лиса, то что-то напоминающее енота. Сам плащ вроде тоже становился утеплённым. Самое интересное происходило летом – плащ странным образом преобразовывался в платье такого же фасона: на запах, двубортная застёжка, английский воротник, разве что рукав укорачивался – становился чуть выше локтя.
Сейчас же, во время приступов, плащ-платье-пальто странным образом пропадал. Когда бабушка возвращалась в привычное состояние – он появлялся снова. В моменты же впадения в детство бабушка оказывалась в каком-то старом линялом халате неопределённого цвета, вроде как в цветочек. В руках у неё оказывались какие-то непонятные куски грязного голубого цвета. Сначала Яночка решила, что это вата или синтепон, непонятно откуда взявшиеся, причём какие-то грязные, серые. Она хотела забрать их у бабушки и выкинуть, но та вцепилась в них и ни в какую не выпускала. Начинала верещать как ребёнок, у которого хотят отнять игрушку, если девушка пыталась забрать силой эти куски невесть чего.
Однажды бабушка в очередной раз впала в детство, но уже не вернулась обратно. Более того, в какой-то момент, она выпустила из рук свои странные куски синтепона. А тот повёл себя более чем неожиданно. Сначала расправился на столе и стал похож на маленькое облачко. Потом стал таять, постепенно становясь более прозрачным, уменьшаясь в размере, растворяясь.
Как заворожённая Яна стояла и смотрела как на кухонном столе происходит что-то непонятное, не объяснимое. Она не могла глаз оторвать от этого облачка, испаряющегося у неё на глазах. Девушка была так ошарашена, что не заметила, как бабушка вышла из кухни, как шла по коридору, ведя рукой по стенке, будто пытаясь держаться за неё, при этом она, как тот кусок, становилась меньше, прозрачнее, пока вовсе не исчезла, как будто её никогда не было.
Внучка думала, что бабушка умудрилась выйти из квартиры, иначе объяснить её исчезновение она не могла. Девушка написала заявление в полицию. Обращалась к волонтёрам. Однако поиски ровным счётом ничего не дали.
Где через полгода появился дедушка. Его нашли полицейские в парке, в домашней пижаме, в кармане был паспорт с пропиской в квартире Яны. Это было верхом несправедливости. Дед расстался с бабушкой ещё до Яниного рождения. Тема их расставания не обсуждалась в их доме, а все расспросы пресекались в корне. Знала девушка лишь одно: дед ушёл, оставив бабушку и всё имущество ей, а заодно и дочь. Матери Яны на тот момент было девятнадцать лет. Через полтора года и она ушла из дома, оставив новорождённую дочь своей матери. Про мать разговоры тоже пресекались. Даже имя её Яна узнала случайно – Тамара. Бабушка предпочитала ни про мужа, ни про дочь не говорить.
И вот дед явился, верней его привели. Когда полицейские попытались высказать Яне претензии, та ответила, что дед ушёл ещё до её рождения и она его никогда не видела. На неё махнули рукой, видимо не поверив, и ушли, оставив деда.
С последним происходило ровно то же самое, что и с бабушкой. Он то впадал в детство и ничего не помнил, то приходил в себя – становился выше, крепче, даже моложе. Домашняя пижама странным образом превращалась в пафосную домашнюю одежду: чёрные брюки с остро оглаженными стрелками и стёганный тёмно-розовый шёлковый сюртук. Венчал наряд цветной шёлковый шейный платок. Борода и усы становились аккуратно причёсанными, как и остатки волос на голове.
Оказалось, что назвали Яну в честь деда – он был Ян Доброславович Лодинцкий. Квартира, в которой жила Яна с рождения принадлежала деду. Он оставил её бабушке, но не выписался. Выяснилось, что ещё и добросовестно пополнял семейный счёт. То есть уйти ушёл, но мало того, что всё оставил, так ещё и содержал бабушку всю жизнь. И вот только сейчас, когда, как и она, стал терять свою сущность, перестал работать и был вынужден вернуться в свой дом.
Когда дед был в хорошем состоянии, он был одержим какими-то идеями. То порывался устроить ремонт в доме, то хотел срочно выдать внучку замуж и был полон планов познакомить Яну с внуками всех своих друзей. Иногда на него накатывал страх оказаться без денег, и тогда он стоил прожекты, как можно преумножить имеющиеся капиталы. Капиталы действительно были, но вряд ли в достаточном количестве, чтобы задаваться целью их приумножить – скорее на них можно было безбедно просуществовать какое-то время: два-три года, может быть больше, если экономить.
Потом наступал приступ. Дед оказывался в той самой пижаме, в которой его нашли. Сидел тихонько в кресле, не узнавал Яну, а в руках крутил какое-то грязное розоватое облачко.
Отредактировано: 25.04.2024