Как я стала дочкой

Пари, с самого начала было глупейшей затеей, но признавать ошибки я не умела, и научиться, по всей видимости, не успею.
– Дура! Тупоголовая ослица! Безмозглая упрямица, – твердила я в такт цокоту каблуков, не замечая, что цитирую папину жену.
Миловидная румяная стерва, которую даже мачехой назвать язык не поворачивался, со мной наедине в выражениях не стеснялась.
Мысли об этой ведьме отвлекали от опасности, таившейся в переулках, тьмы, сгущавшейся в двух шагах от каждого фонаря. Да-да, отодвинуть за кулисы неизбежность того, на что я подписалась, помогали мысли о рыжеволосой красотке, что старше меня всего на двенадцать лет – недавно праздновали четвертак.
Три года назад отец женился, за мной потребовался присмотр. До этого как-то гувернантка справлялась, а теперь, видишь ли, дочь – тинейджер – отрицает авторитеты. Я! Я отрицаю! Можно подумать, рыжая мегера заслуживает более уважительного отношения, чем фрау Грета с незыблемым пучком на макушке.
Рыжая быстро Грету осадила. Как та не уволилась, удивительно. Я как-то подслушала немкину молитву: стоя на коленях, та воздевала руки и умоляла боженьку открыть хозяину глаза на проделки супруги, которая загнобила падчерицу. Не… не думаю, что Грету беспокоило моё самочувствие, тем более, чего-чего, а постоять за себя могу.
Цок-цок-цок. О чём это я? Сколько ни было яда в сердце, у ворот кладбища он испарился.
Прав был отец, когда грозил запереть дома. Как я умоляла отпустить меня на эту долбанную вечеринку! Каких только не дала обещаний! Да. Не догадался папаша взять слово не вязаться с дочкой его бизнес-партнёра!
Мачеха стояла до последнего, так и пела медовым голоском:
– Не отпускай Лолочку, дорогой. Незачем девочке тусоваться среди взрослых.
Проклятье! Почему только папа её не послушал.
Коленки дрожат. В животе – будто кол вставили и провернули. Близко моя погибель.
Камила Крутыш… надменный взгляд, оттопыренная губа, палец с эксклюзивным маникюром, описывающий дуги перед моим носом… Можно было отступиться? Как же! Я храбрая, не мелкая, я сама по себе! Балда. Так глупо повестись.
Кто б не повёлся, посмотрела бы я на такого. Крутыш, потряхивая раскрашенной чёлкой, ехидно шипела:
– Лолка не способна на поступок. Пить-курить папочка не велит, гулять нянька водит… Как только в наш бедлам отпустили, потрясаюсь!
– Не хочу и не пью. Захочу что сделать, никого спрашивать не стану, – мямлила я.
– О-о-о, – отрывисто произнесла Камила, – посмотрите на нашу крошку! Никого не боится! Смелая, да?
Я показала неприличный жест. Ну, разозлилась, чего уж. Кто-то из прихлебал Крутышовских запел:
– В склеп графский залезешь? Там интересно…
– Чего там интересного? – ещё не слетев с катушек, спорила я.
– Да не пойдёт! – не реагировала на мой вопрос Камила, – описается. Графский склеп не для малявок, тем более, ночью.
Она отвернулась в профиль, скорчив брезгливую мину. Вот тут-то разум отключился.
– Стопятьсот раз была в склепе! Ничего интересного там нет! – услышала я собственную ложь.
– Ну? – Любопытство мелькнуло в бесцветном взгляде Камилы. – Графиню видела? А драгоценности её?
Я закатила глаза на манер Греты:
– Не думала, что веришь сказкам. Склеп пустой. Даже захоронений нет.
Говорила уверенно, слышала от рыжей, что люди про склеп болтают зря. Камила протянула руку, я коснулась холодных пальцев, до конца не понимая, что происходит.
– Разбейте, девочки! – насмешливо приказала Крутыш, обхватив мою хлипкую ладошку.
Тут бы пойти на попятный, но я лишь задрала нос и с прищуром выслушала условия. Одной топать на кладбище, спуститься в склеп, сфоткаться и выложить снимок в инстаграм.
Всё. Вот он. Я замерла, черпнув туфлей воду из лужи.
Графский склеп. Ангел, освещённый круглой луной, склонил кудрявую голову. Сложенные за спиной крылья долгим плащом спадали на крышу. Красивое здание должно бы привлекать, но веяло от него необъяснимой опасностью. Нырять в темноту смертельно не хотелось. Я обернулась. Может, здесь сфотографироваться, и дело с концом? Я достала из кармана айфон, стиснула корпус влажными пальцами.
– Нет. Не на такую напали! – перепрыгнула лужу.
Рыхлые ступени съедали звук шагов. Свет экрана выхватывал рытвины и бугорки, метался по стенам. Тревога росла по мере того, как рассудок не зависимо от моего желания отсчитывал секунды. Чуть подвернув ногу, я остановилась. Площадка. Узкая, похожая на траншею. Поворот, арка. Дальше стены расступились. Луч заметался. Пустота.
– Говорила же! – нервно хихикнула я.
Захотелось развернуться и бежать обратно, но надо сделать селфи. Зря, что ли лезла! Скорчила рожицу и кликнула. На экране застыло перекошенное лицо на фоне темноты. Нет, так не пойдёт.
Прошла к противоположной стене, отделанной разновеликими тёмными камнями, по которым струилась влага. Заметила письмена, разглядывать не стала. Повернулась, стараясь не касаться мокрой поверхности. На экране айфона, увидела фиолетовые всполохи у себя за спиной. Борясь с охватившей меня дрожью, отправила фотку в инстаграм, шагнула вперёд, но почувствовала, как по ногам скользит холодная тварь. Змея?!
Отпрыгнула, и тут же талию опоясал липкий жгут.
– А-а-а-а! – мой визг.
Преодолевая подступающий к горлу ужас, включила камеру и направила на себя. Экран показал, как из тёмной стены вырастают тонкие гибкие руки, тянутся к моему телу, касаясь растрёпанных волос, цепляя плечи. Два толстых щупальца, похожие на ремни, обхватили лодыжки и живот.
– А-а-а-а!!!
Платье на спине намокло. Меня вжимало в стену, поверхность которой оказалась мягкой как пластилин. Многорукое чудище, пачкая слизью, затягивало в толщу податливого камня.
Кнопка! Отец на случай опасности установил экстренный вызов. Я, визжа и вырываясь, давила спасительную кнопку. Раз, другой, третий. Через секунду сотовый выхватили из моих пальцев и швырнули в противоположную стену. Мой розовенький айфончик издал прощальный треск и шлёпнулся на пол, разваливаясь на части.
Я тонула. Спина и затылок погрузились в скользкую хлюпающую массу. Раскинув руки, пыталась удержаться на поверхности. В стороне камень оставался твёрдым, мне удалось замедлить своё исчезновение. Визжать устала, силы уходили на борьбу.
– Мама, мамочка.
Неужели всё? Так глупо закончилась моя жизнь? Мама. Я не знала тебя. Даже слова такого не знала. Ты лишь раз видела розовое существо с припухшими веками, неосознанным взглядом синих глаз. Много бы я дала за то, чтобы ты уловила в этом взгляде любовь и благодарность. Милая, хрупкая женщина подарила мне жизнь, отдав свою. Женщина, верность памяти которой отец хранил десять долгих лет. Мы встретимся, мама? Пришло время?
Сопротивляясь невидимому чудищу, я молилась о том, чтобы оказаться рядом с мамой в сияющем краю.
Что если вздорных девчонок отправляют совсем в другие места? Что если я не увижу маму даже после смерти?!
– Отпусти-и-и-ите, – всхлипывала я, опираясь запястьями на ускользающую твёрдь.
Поздно. Тело погрузилось в холодную массу так, будто я лежала на спине в домашнем бассейне. Хотелось закрыть глаза, а открыть уже там. Перевернуться, доплыть до бортика. Подняться по рельефным ступеням. Взять у фрау большое согретое полотенце.
Мысли вернулись к маме. Я представляла её в белых одеждах, идущей мне навстречу по дорожке золотого песка. Лицо трудно было угадать. Мама вскинула руки. Мне дико захотелось потянуться к ней, но оторвать ладони от стены значило мгновенно булькнуть в скользкие объятья чудовища. Мамочка! Родная! Забери меня отсюда!
Мама не манила, а указывала на кого-то спрятанного тьмой.
Тьма уже здесь. После того как разбился телефон, ни одна искра не освещала склеп. Глаза не видели ничего кроме разноцветных плавающих кругов, возникающих от чрезмерного напряжения. Тьма и тишина. Уши погрузились в стену, как и плечи, ноги, локти.
Я не слышала шагов, но учуяла запах гари за миг до того, как меня ослепило. Зажмурилась. Всё? Конец? Прощайте! Папа… Грета… подруги… прощайте все! Судорожно глотала воздух – затхлый, сырой, наполнившийся чадом. Что это? Я ещё…
Приоткрыла веки, щурилась ослеплённая. Едва различила тонкую женскую фигуру, воздевшую руку с факелом. Просипела:
– Ма-а-а-ма-а.
Глаза привыкали к свету, ко мне постепенно возвращалась способность мыслить. Рыжая! Она! Как?
Хватка чудища ослабла. Отцовская жена, глядя поверх меня вглубь стены, с яростным выражением лица шевелила губами. Слов я не слышала. Собрав остатки сил, толкалась, вытягивая тело из упругой массы. Аделаида подала руку. Мне было страшно отнять ладонь от стены и ухватиться. Глаза мои расширились так, что стало больно. Аделаида, продолжая гневно говорить неслышные слова, шагнула ближе, ухватила моё запястье и потянула. Мерзкие объятья многорукого чудища ослабли. Я вынырнула, кинулась к рыжей. Обвив её талию перепачканными руками, прижалась к тёплому боку, и лишь теперь услышала слова, обращённые во тьму:
– Как вы посмели нарушить договор?
– Будеш-ш-ш-шь долж-ш-ш-шна…– шипела стена.
– Нет! – потрясала факелом Аделаида. – Это вы, мерзкие твари, заплатите за свой проступок!
– Кто эта девч-щ-щ-щонка? Кто она тс-с-себе?
Я глянула на стену. Тонкие руки-щупальца почти всосал камень, две толстые заметно укоротились. Я задрожала всем телом, услышав слова женщины, которую обнимала:
– Это моя дочь! Вы не смеете её трогать! – Она крепче обхватила меня.
– Прос-с-сти… не з-с-снали, – сипела стена.
Поверхность стала гладкой, лишь письмена чуть-чуть сияли фиолетовым.
– Идём, дочка.
Рыжая развернула меня и повела к выходу. Я всё плотнее прижималась к ней и повторяла как заклинание:
– Мама, мамочка.
Брошенный в лужу факел зашипел и погас. Свежий воздух заполнил бронхи, ветерок приятно обдувал лицо, в мокром платье стало холодно. Рыжая укутала меня ажурной шалью и снова прижала к себе.
– Потерпи, доченька, сейчас машина будет.
Мы шли к воротам. Усыпанное звёздами небо представлялось мне гигантским щитом, оберегающим от зла и глупости.
– Как ты узнала? – спросила я, наконец.
– Ты всё для этого сделала.
Я, даже не глядя на её лицо, почувствовала улыбку.
У ворот кладбища, вспыхивали проблесковые маячки машин ЧОПа. Мы остановились, как по команде прикрыли глаза ладонями, защищаясь от света.
– Аделаида Тихоновна? – спросил незнакомый баритон, – с вашей дочерью всё в порядке?
– Теперь в порядке, – ответила рыжая, – отведите фонарь, пожалуйста.
– Извините. – Луч перестал бить в глаза. – Что произошло?
– Графский склеп надо бы замуровать, – строго сказала Аделаида, – ребёнок провалился.
Я почувствовала, как она кивнула в мою сторону.
– Да-да. – Мужчина склонился ко мне: – как ты, детка?
В другое время я бы ответила! Но сейчас отваги хватило лишь на то, что бы едва заметно шевельнуть плечом.
На предложение отвезти нас домой Аделаида сказала, что за нами едут, кивнув на приближающуюся машину. Чоповцы смотались. Михалыч – наш водитель – затормозил, выскочил и распахнул заднюю дверь.
– Как ты добралась быстрее всех? – спросила я, когда мы с Аделаидой уселись рядышком.
– На метле, – без шутливого оттенка отозвалась рыжая.
– Я бы полетала, – мечтательно произнесла я.
– Холодно.
Михалыч врубил обогрев салона. Я дремала, чуть слышно повторяя, чтобы не забыть:
– Мама… мама.
– Что такое, Лолочка?
– Айфон разбился. Жаль. Папин подарок.
– Вот, держи.
На маминой ладони лежал мой айфончик, целый и невредимый. Как хорошо. Я тихонько засмеялась, засыпая.