Какой-то маленький цветок...

Отец - прочерк

Леон фыркнул. Слишком жаркое солнце, слишком назойливые жирные мухи, слишком хочется пить. До ручья посреди соснового леса, до прохлады и густых тяжелых теней еще так далеко. Зачем, спрашивается, мчаться, как укушенному гадюкой, по пологой спине холма, зачем слушаться взбалмошную девчонку? Яблок у нее не осталось!

Норовистый жеребец поддал задом, Дженни чуть не упала на землю и хорошенько огрела коня по шее. Чертов мерзавец! От деда прилетело бы по губам, но дед далеко, и бабушка с ее занудными проповедями далеко. А ручей близко! Сжав колени, Дженни направила жеребца вниз по склону – там простирался мрачный лес Сиу. Даже бородатые мужчины не рисковали заходить в чащу – на влажных мхах еще встречались следы могучих лап с когтями длиной в палец. Да и без гризли, близкое знакомство со вздорным кабаном, могучим лосем или голодной рысью не привлекало братьев.

Шальная Дженни никого не боялась. Она спешилась и, ведя жеребца в поводу, пошла по еле заметной тропе к ручью. Ветерок приятно обдувал влажные волосы – так и есть, опять потеряла чепчик. Теперь порки не миновать. Дед достанет из чулана гибкие прутья, а бабушка, скорбно поджав губы, станет отсчитывать удары. Не слишком много, чтобы не причинить сироте лишних мук, но и не слишком мало – кто бережет розгу, портит ребенка. С неделю потом рубцы на руках будут болеть и чесаться. Ненавижу порку!

Любимая поляна встретила яркой зеленью, испещренной солнечными пятнами, словно оленья шкурка. Недовольный Леон потряс головой – зачем спутывать ноги, разве я убегу? Еще как убежишь, голубчик! Дженни хорошо помнила, как однажды искала упрямого жеребца до заката, опоздала к молитве и два дня потом не могла работать по дому – так ныли пальцы. Серое платье упало тряпицей на траву, лесная ванна оказалась необычайно прохладной. Говорят, индейцы сиу расширили русло ручья и выложили водоем белым камнем, чтобы их девушки перед свадьбой приходили смыть с себя прошлую жизнь. Ни одного индейца Дженни ни разу не видела – шептались, что прапрапрадед однажды привел из лесу апашку, окрестил ее и женился, но как оно было на самом деле знает лишь Книга, куда записаны все рождения и смерти общины за пятьсот лет. И среди прочих имен синим по желтому выведено: Джейн Зиммельвейс, дочь Марты Зиммельвейс, отец прочерк. Не иначе, ангел принес или дух святой постарался.

Лениво перевернувшись на живот, Дженни вспенила ногами воду. Видел бы ее кто, поркой бы не ограничилось, могли б и остричь или запереть в сарае. Все порядочные женщины купались в одежде и даже ванны принимали, накрывшись простынями. Скорей бы шестнадцатый день рождения – еще три с лишним года и прощай! Можно будет уйти из общины посмотреть Мир – и остаться в Мире. И никогда больше не носить серых платьев, не давиться строго отмеренной порцией пресной еды, не прятать под чепчик волосы… Пышной массой кудрей цвета мокрой соломы Дженни гордилась – и получала по рукам на этот раз от учительницы. Все мы сотворены одинаковыми.

Солнечный луч, пробившись через густую хвою, пощекотал загорелую щеку девочки. К обеду уже не успеть, но поторопиться придется. Стирка сама себя в озере не отполощет, и поросята воздухом не наедятся. И к вечерней молитве лучше бы подоспеть вовремя. Платье с трудом налезло на мокрое тело, один крючок вылетел, оставив неаккуратную дырку в ткани. Плевать. Сюда, Леон, постой смирно, хороший… хороший мальчик, зубищи убрал, кому говорю. Вперед, вперед быстрее! Гляди, табун соскучился без тебя, приятель.

У массивного Раздельного частокола резервации стоял флаер Соединенных Штатов Америк. Похоже, случилась беда. Кто-то занемог и решил, что божьей помощи недостаточно, пора ехать в больницу. Или мобиль гражданина превысил скорость и сбил корову, которой приспичило перейти шоссе. Или один из некрещеных подростков общины попался на жареном. Дядя Исайя рассказывал, что в Миру однажды ограбил киоск со сладостями, и отцу пришлось его выкупать. А может снова спор о налогах? Право амишских общин не платить в казну ни доллара записано в Конституции. Каждый новый президент норовит отнять деньги у бедных фермеров – и уходит ни с чем. Выборы прошли осенью, приезжал специальный фургон с урнами и бумажками, и никто не явился голосовать...

- Эй, малышка, прикройся! Негоже благочестивой девице распускать косы словно Иезавели.

Дьякон! Его-то откуда черт выволок?

- Простите, преподобный, я потеряла чепчик в… в свинарнике. Поросята такие шустрые!

- Покаешься на вечерней молитве, - строго велел дьякон и погладил хилую седую бородку. – Грех невелик, но семена плевел еще меньше.

- Исторгни ростки зла, иначе душа зарастет адским тернием. Покаюсь и буду хорошей девочкой, преподобный!

У, зануда! Накрыв растрепанные косы черным передником, Дженни поспешила домой.

- Дедушка, милый, прости, я сейчас покормлю… - затараторила девочка, ввалившись в комнату – и замолчала. Рядом с дедом, мощным седобородым патриархом, стоял чужак из Мира. Его гладко выбритое лицо выглядело непривычно голым, изящный костюм в тонкую клетку совсем не походил на одежды братьев. В правом ухе сияла серьга-звездочка, правую руку украшало кольцо, на левой красовались часы со сложным механизмом. И пахло не потом, навозом или соломой – горьковато-острый, щекочущий ноздри аромат исходил от чужака. Апчхи!

Дженни чихнула, едва успев прикрыться ладошкой. Надеюсь, гость не оскорбится такой бесцеремонностью, и дедушка не рассердится еще больше. Он и так огорчен – губы книзу, ресницы чуть приопущены, пальцы дергают верхнюю пуговицу пиджака.

- Джейн, дитя мое, познакомься, - голос деда звучал хрипло и тяжело. – Оливер Принстон, владелец Пенсильванского банка.

- Очень приятно, сэр. – потупив глаза, Дженни сделала книксен.

- Он твой отец, детка. И хочет забрать тебя в город.