Калейдоскоп чужих страстей

Иван-не-дурак

Иван вышел из подъезда старой двухэтажной кирпичной хрущёвки, улыбнулся новому дню и потянулся, широко раскинув руки. Настроение отличное, салатовые бриджи-шаровары получились удобными и шуршащими, голубое в белый горох пончо из старой тканевой скатерти смотрелось свежо и оригинально. Ему повезло, что в свои сорок пять он может демонстрировать собственные творения, рост и подтянутая фигура позволяли. Получившийся образ он дополнил ирокезом на голове, самодельными шлёпанцами и оранжевым рюкзаком с синими заплатками, куда положил кулёчек с семечками, несколько сосисок и бенгальские огни. Он предпочитал гулять по улицам во всеоружии. Голубей Иван прикармливал, чтобы не смели его наряды портить, собак уваживал сосисками, чтобы не гавкали вслед, а бенгальские огни держал на самый крайний случай. Вдруг на него люди внимания не обратят. Ему нравилось быть на публике, чувствовать, как притягиваются взгляды всех от мала до велика. Дети часто простодушно восклицали: «Посмотри, какой яркий дядечка!». Иван отвечал им улыбкой и крутился на месте, давая возможность оценить наряд со всех ракурсов. «Я – талантливый дизайнер, мой подиум – улицы!» – считал он, хотя иногда огорчался, что так и не смог двадцать пять лет назад поступить в государственную текстильную академию и быть среди тех, кто творит красоту в больших масштабах.

На трамвайной остановке, где обычно можно найти зрителей, Иван встретил лишь знакомого бездомного Петьку, который делал утренний обход.

– Эх, Ванька, глупый ты человек, – сказал он, оглядев его новый необычный наряд. – Уже седина в волосах, а всё как ребёнок… Побьют тебя когда-нибудь.

– За что? – удивился Иван.

– Ты как павлин среди воробьёв, голубей и сорок. А таких не любят.

– Но я ничего плохого не делаю? Наоборот, – возмутился Иван, – я бросаю вызов серости.

Петька разразился сухим лающим смехом и сказал:

– Вот-вот, за это морду и расквасят. Если решат, что голубой, то и прибьют... В общем, как бывший биолог дам совет, мимикрируй… Ладно, мне пора, пока!

Иван попрощался, немного похмурился, думая над его словами, а потом улыбнулся. Он родился не таким, как все и не собирался данного факта стыдиться. Жизнь должна приносить радость, и никакие тумаки не способны его переубедить. В садике Ваню считали странным, но интересным, никто не мог придумывать столь увлекательные игры. В школе всё изменилось, одноклассники постоянно издевались, надсмехались над его попытками подружиться и обзывали маменькиным сынком и чудиком. Иван страдал и мечтал поскорее получить аттестат. «Не торопись взрослеть, моё солнышко, – говорила мама. – Не обращай внимания на чужое мнение, ты особенный… Давай лучше сошьём что-то невообразимое, и грусть сразу отступит». Иван запомнил родительскую мудрость, и она не раз его спасала от тёмной безысходности. Особенно, когда десять лет назад умерла мама. Тогда он ушёл из швейного ателье, где трудился портным-универсалом, и погрузился в алкогольный дурман, пытаясь справиться с горем. Водка притупляла боль потери, но душу лечило лишь творчество. Он придумывал невероятные вещи, способные взорвать скучный серый мир. Его творения могли помочь людям раскрасить жизнь. Именно тогда Иван и решил стать уличным модельером, а чтобы сводить концы с концами и что-то кушать, два через два сторожил здание малого драматического театра.

Подъехал трамвай и распахнул двери, приглашая прокатиться. Иван зашёл, выбрал место посередине салона, и поздоровался со знакомой кондукторшей.

– Куда такой красивый направился? Опять на рынок? – поинтересовалась она, принимая деньги за проезд.

– Да, там народу много. А потом в парк.

– Слушай, всё хотела поинтересоваться, ты только такое шьёшь или можешь что поприличнее?

Иван задохнулся от возмущения. Почему в душу к художнику так и норовят залезть грязными пальцами все, кому не лень?

– Я создаю уникальную одежду, а всякое вам в любом ателье сварганят, – обиженно ответил Иван.

Кондукторша фыркнула и ушла обилечивать вошедших пассажиров.

«Такой день солнечный, а народ хмурый и злой, – резюмировал Иван, чувствуя, как настроение неумолимо сереет и перерастает в философское. – Все хотят клеить ярлыки. Почему никто не желает признавать исключительных людей?».

Шумная, пёстрая, многоликая атмосфера вещевого рынка нравилась Ивану. Он делал глубокий вдох и анализировал запахи, пытаясь выделить отдельные ткани и краски. Иван гулял между торговыми палатками, не обращая внимания на перешёптывания и смешки, но неизменно радовался улыбкам.

В парк Иван пришёл ближе к обеду, как обычно, прогулялся по центральной аллее, свернул на тенистую тропинку и замер. В нескольких метрах от него стояла стройная женщина средних лет в зелёном платье и разговаривала с тремя внушительного вида мохнатыми дворнягами. Те в свою очередь крутились вокруг неё, виляя хвостами и пытаясь лизнуть. Иван сам не понял, что привлекло его внимание, то ли симпатичный профиль незнакомки с каштановыми волосами, в которых играли солнечные лучи, то ли её красивый эмоциональный голос, то ли то, как она непринуждённо общалась не с людьми, а с собаками?

– Серый, ты вёл себя безответственно! Кто опять перебегал дорогу на красный, да ещё и не смотря по сторонам?! А ты, Марта?