Калитки для Ареса

Из-за какой-то дурацкой любви

Началось все с того, что Женька Шувалов ушел из “Айриш Данс” и танцевальная программа поставленная на него — рухнула. Елка первая узнала про решение Шувалова. Сначала не поверила. Она ведь знала его, хорошо знала! Пусть Женя больше не жил на съемной квартире, за которую они платили пополам — он еще весной переехал. Но на репетиции приходил, жаловаться было не на что. Как партнер по танцам Шувалов был и оставался для Елки лучшим! А где он и с кем — в конце концов какое ей дело! К тому ж Елка знала, сама ему собираться помогала. И что? Все равно не ее это дело. Шувалов не брат и не жених. Присмотреть за ним теперь есть кому. Ревность колола, но не больно. Потому, что любви между ними никогда не было. Ничего не было, даже не целовались ни разу. Только на сцене. Дружба — это да. Елка Женю считала другом. Он и оставался им, всегда бы помог, в этом Елка не сомневалась. Значит, и она должна ему помогать. Несмотря ни на что.

И вот, вчера к ней среди ночи заявился белобрысый мужик. На ломаном русском стал допытываться, где Женя. Даже если бы Елка знала — не сказала бы. Ежику понятно, что в жизни Шувалова произошло что-то нехорошее.

Мужика она послала лесом и тут же стала звонить Женьке — тот не отвечал. И так недели две.

Его нигде не могли найти, с работы уволился, в студии не появлялся. Решили, что уехал. Вернулся также внезапно. На себя не похож, постригся коротко, ухо проколол. А главное — отстраненный стал, молчаливый. Это и в танце проявлялось. Равнодушие, что ли. Но такого солиста, как Женя, было поискать. Объявился партнер, и слава богу, репетиции возобновились. В марте “Айриш Данс” должен был всем составом ехать за границу, принимать участие в Оупен*. И вдруг! Как гром среди ясного неба.

Возвращались вечером после танцев. Женя провожал. Остановились у подъезда.

— Ну, пока. До завтра, — попрощалась Елка.

— Лиза…

Елка сразу насторожилась. Шувалов называл ее по имени крайне редко, только в исключительных случаях. А обычно, как все — Елка. С чьей легкой руки, вернее языка вспомнить уже было невозможно, но производное от Елизавета оказалось на редкость живучим.

— Что, Женечка?

— Я ухожу из студии. — Женя сказал это так просто, как будто не про них было.

— А что случилось? — Елка не могла поверить! Чтобы Женька вот так их кинул? Ну ладно её, может, чем-то обидела, мало ли… Но ребят, Илью Андреевича?.. — Ты к матери, что ли, ездил? — Она нарушила их негласное правило ни о чем друг друга не расспрашивать.

— Нет. На новой работе занят. Времени не остается на степ.

— Ушел из “Северной Звезды”? С шефом своим разругался? — В это тоже слабо верилось. Во все перипетии дружбы Шувалова с генеральным Лиза была посвящена.

— Напротив. Я же совладельцем стал, руководителем филиала. С танцами это не совмещается.

— Но раньше-то ты совмещал…

— Я уезжаю из Питера. Может быть навсегда.

— Постой… Что ты говоришь такое? Как это уезжаешь? — У Елки в голове не укладывалось. — Ты же всех подставишь! Как мы на фестиваль поедем без тебя? — Она не хотела верить в откровенное предательство Шувалова. Ну кто угодно, только не он. Женя на такое не способен! Обида и возмущение закипели в ней. Хотелось стукнуть его чем-то по башке, чтобы одумался. А еще заплакать.

— Прости. Завтра я Илье скажу. Он еще не знает. Понимаешь… мне пришлось выбирать. Тут не в работе дело.

— А в чем? — Она пыталась найти объяснения, хотела его оправдать.

— В любви.

Вот так! Из-за какой-то дурацкой любви…