Каменное зеркало. Книга 1. Воронов мост

2.6

Из чёрной тетради

Волчьи следы пунктирной линией уходили к жертвеннику. Неровная строка одинаковых символов на наливающемся вечерней синевой снегу. Я огляделся, нашаривая на боку пистолет. Оружия не было. На мне, кажется, вообще ничего не было, но холода я не чувствовал. Я провёл ладонью по лицу и не обнаружил очков – но чёткость всего окружающего резала глаза. Мегалиты казались выше и были отполированы до зеркального блеска, небо терялось в пасмурной мгле. Я перевёл взгляд на цепочку следов, но теперь снег был ровен и чист. Я нагнулся и погрузил руку в снег, как в туман, ничего не ощутив.

На алтарном камне сидела старуха. Я не видел, как она подошла, и не почувствовал ничьего присутствия – до тех пор, пока не выпрямился и не поднял на неё глаза. Седые её волосы скрывали лицо, свисая до самой земли, сливаясь с белёсой тканью длинного платья. Она что-то бормотала себе под нос, посмеиваясь, и этот едва слышный свистящий шёпот будто пригвоздил меня к месту. Вытянув худую руку, она встряхивала небольшой кожаный мешочек: содержимое его дробно клацало. Затем она резко перевернула мешок. На снег высыпались прямоугольные деревянные пластинки – у меня были такие же для рунических гаданий, выточенные из ясеня. Многие вонзились ребром, ещё больше упали чистой стороной вверх. И только одна обратила свой знак к глухому тёмному небу.

– Ха... ха... ха... – тихо засмеялась старуха, тряся патлатой головой.

Внезапно меня от пят до затылка пронзил ледяной холод, я наконец ощутил, что стою голым на морозе, по щиколотку в снегу.

– Хагла... ха-ха... хагала... – бормотала и подхехекивала безумная старуха, вытаскивая плашку из снега длинными острыми пальцами с отвратительными ногтями.

Наконец я нашёл в себе силы сделать хотя бы шаг назад – и моя нога скользнула по чему-то твёрдому, гладкому, как сосновый сук, с которого содрана кора.

– Хагалац, – отчётливо произнесла старуха, показывая мне руну на плашке.

Позади меня что-то бугрилось под снегом. Пересиливая вязкую слабость, я тронул это ногой: из-под белого покрова показалась ветхая грязно-полосатая ткань. Сквозь прорехи просвечивало застывшее, жёлтое, как кость, тело. Я отшатнулся.

– Хагалац! – выкрикнула старуха ясным, молодым голосом.

Вся площадь у жертвенника была покрыта занесёнными снегом телами, и я знал, что на каждом трупе – роба узника. Я дико оглянулся на старуху.

– Хагалац! Хагалац! – яростно выкрикивала она, тыча в мою сторону зажатой в тёмных когтях руной. Я увидел её глаза – презрительные, холодные, прозрачные, как вода, глаза молодой женщины – и попятился от её взгляда.

И тут мне в щиколотку впились костлявые пальцы. Я рванулся что было сил, упал плашмя, лицом в снег, и захлебнулся воплем.

Проснувшись, я очень долго не мог прийти в себя. Я до сих пор очень отчётливо помню этот сон. С того утра в лаборатории я до весны не показывался.