Камнеломка

Глава первая

– Вы уверены? – переспрашивает парикмахер. – Не жалко?

– Уверена. Не жалко.

Клацают ножницы, темная коса падает на кафельный пол.

– А дальше как?

Лида осторожно смотрит в зеркало.

– А не знаю. Сделайте, как хотите. Только не совсем коротко, ладно?

Она даже не узнала, сколько будет стоить стрижка. Просто увидела вывеску, вошла и с ходу спросила, есть ли свободный мастер. Нет, она не записывалась. Да, ей все равно к кому. Лида смотрит в зеркало и надеется, что салон не слишком дорогой, – по крайней мере, внутри все выглядит очень просто. Хотя откуда ей знать, она в парикмахерских не была лет триста: в семье ее мужа признается только неслышная скромность. Длинные убранные волосы, неприметные серые кофточки... а если у нее еще останутся деньги, она купит ту лазурную блузку, на которую смотрит со вторника.

Со вторника, а сегодня четверг. Утро началось с того, что она застряла в лифте, когда поднималась в офис, – Лида работала в маленьком турагентстве на верхнем этаже огромного торгового центра. Правда, лифт быстро поехал снова, но, пока он стоял между этажами, Лида успела посмотреть на себя в зеркале. Обычно она этого не делает. На что там смотреть-то? Тощая коса да бурый свитер на пару размеров больше. А тут вдруг несколько минут в лифте, где со всех сторон зеркала.

Тьфу, выхухоль облезлая.

Как будто ее и нет вовсе. Как неживая.

В рабочей почте среди горы спама и рассылок от разных авиакомпаний оказалось спецпредложение от «Эйр Балтик» на эти выходные в Осло. Ох, зачем они ей это прислали?

Конец марта, ближайшие пятница, суббота и воскресенье, местный норвежский чемпионат по лыжным гонкам.

Шестьдесят евро. Туда-обратно, со всеми таксами и сборами. Да, без багажа, но зачем ей багаж на выходные? Да, пересадка в Риге, ну и что? Зато прилет ночью и вылет ночью. Значит, она успеет к утру доехать до Лиллехаммера, а на следующий день после последней гонки успеет из Лиллехаммера добраться до аэропорта. И на пятницу можно взять отгул, ей как раз должны за работу в праздники.

А если он не приедет?

Он. Лида посмеивалась над собой: в школе, когда одноклассницы с ума сходили от актеров и рок-звезд, она никогда ни по кому не страдала. Вот еще. А сейчас – солидная взрослая дама, и на тебе. Все началось несколько лет назад, когда Володя наконец позвал ее знакомиться с родителями. Лида так долго ждала этого, что вдруг растерялась. Стоял колючий февраль, у нее была или тонкая замшевая куртка, или белая шубка, которая досталась от старшей сестры. В куртке холодно. Шубка слишком хорошенькая. Лида не знала, что надеть, чтобы не явиться в приличную семью, как из колхоза, и не выглядеть так, словно три дня наряжалась.

Володин отец быстро ей кивнул и пошел к телевизору. Мать долго сверлила неуютным взглядом. И как припечатала с первой минуты – «вы, Лидия» – так и называла всегда только полным именем. На столе стоял чай и покупной пирог с покупным вареньем. Отец не отрывался от лыж в телевизоре, мать вела светскую беседу, экономно разливая заварку по чашкам:

– Чай... вот Чехов писал, что люди пьют чай, а в это время рушатся их судьбы. Вы, Лидия, знаете, кто такой Чехов?

– Мама! – не выдержал Володя.

Лида смотрела в телевизор, изо всех сил смотрела в телевизор, чтобы не сорваться. На экране лыжник шел в крутой затяжной подъем. Светлые всклокоченные вихры, легкая тонкая фигура, перекошенное лицо – упрямое, почти злое.

– Ну держись, совсем чуть-чуть осталось, – тихо сказала она.

– Лидия, вы с кем сейчас? Вы меня не слушаете?

– Лид, ты чего?

Позже Лида вместе с Володиной матерью, Риммой Борисовной, мыли посуду. Точнее, мыла Лида, мыла и старалась лишний раз не отворачиваться от раковины. Она чувствовала себя драной помоечной кошкой, словно ее приличная языковая спецшкола и элитный филологический факультет куда-то исчезли, а юбка из секонд-хенда и давно забытая детская комната милиции – вылезли на первый план. Но вот последняя тарелка была домыта, и прятаться стало некуда.

– Все, – Лида повернулась, стараясь улыбаться. Легко и открыто улыбаться.

– Пойдемте в комнату, Лидия, – Римма Борисовна открыла дверь. – Боже, как тут орет телевизор! Лыжи?!. Есть же прекрасный канал «Культура»! Лидия, вы любите канал «Культура»? Мы раньше каждый месяц ходили в театр. В Мариинку. Даже не знаю, как вам, Лидия, объяснить, что это значит для ленинградца… простите, упустила, вы откуда?

Лида молчала. Надо было отвлечься на что-то, отвлечься на что угодно, чтобы сдержаться и не нагрубить в ответ. Да хоть на эти дурацкие лыжи на экране. Показали бы еще раз того светленького лохматого парня – как он, доехал?

И его показали – уже после финиша, мельком. Лыжи в руках, мокрые вихры, веселая улыбка в камеру. Лида чуть не улыбнулась в ответ.

– …и сейчас кругом только торговля, хотя как же надо себя не уважать, чтобы торговать, например, в электричках шоколадками, или вот песни в метро по вагонам ходить петь… – говорила Римма Борисовна. Лида не расслышала начало фразы.

Какая славная улыбка у этого лыжника. Она вдруг, словно от этой улыбки, снова стала сама собой.

– Я тоже хожу, – повернулась Лида к Римме Борисовне. – С гитарой. На Филевской линии. Она открытая, там слышно лучше. Да, я из Выдропужска. Тверская область. Я думала, Володя вам рассказал.

Телевизор в доме Володиных родителей работал всегда. На всю катушку. Римма Борисовна кривилась, но Володин отец постоянно смотрел спортивные программы. Лида была у них уже третий или четвертый раз, но все никак не могла хоть чуточку освоиться. На экране сменялись каналы: футбол, бокс, новости, лыжи, футбол, бокс, лыжи. Краем глаза Лида вдруг увидела легкого быстрого лыжника – он чем-то неуловимо выделялся среди остальных, скользил так, словно зимний воздух и еловый лес расступались перед ним.

Она улыбнулась и выдохнула. Отчего-то Лиде стало все равно, как ее принимают в этом доме.