Кандалы Достоевского

Кандалы Достоевского

Хрипков Николай Иванович

С. Калиновка

khripkov.nikolai@yandex.ru

КАНДАЛЫ ДОСТОЕВСКОГО

Рассказ

В одиннадцать часов пятнадцать минут хмурым апрельским днем в квартире Якова Моисеевича Либермана раздался звонок. Сначала он нерешительно протренькал, потом требовательно и настойчиво.

День был воскресный, поэтому Яков Моисеевич был дома, а не в своем удобном кабинете музея национальной истории, где он уже четвертый десяток работал экспертом и консультантом. Посетители приходили к нему в музей, а дома визитеры появлялись крайне редко. И большинству он указывал свои рабочие часы и дни в музее, куда и следовало обращаться со своими вопросами. В выходные дни Яков Моисеевич занимался своим любимы дедом: он переплетал ветхие книги, которым возвращал здоровый вид. Сделав очередную книгу, он чувствовал себя доктором, хирургом, который даровал жизнь очередному пациенту.

«Кого же это ко мне занесло?» - проворчал Яков Моисеевич, уже заранее проклиная нежданного визитера. Занесло к Якову Моисеевичу молодого мужчину, темноглазого, с модной черной щетиной. Он был невысокий, коренастый. С ним был коричневый кожаный портфель.

- Я пройти-то могу, Яков Моисеевич? – спросил незнакомец. – У меня к вам очень серьезное дело.

- Раз уж я открыл двери, то, вероятно, можете, - проговорил Яков Моисеевич и цокнул языком.

Небритый человечек скинул туфли в прихожей, повесил крутку и прошел следом за Яковом Моисеевичем. Кожаный портфель он плотно прижимал к ноге, будто там было нечто такое, что могло разбиться от неосторожного движения.

Яков Моисеевич провел его в гостиную. Гостей он принимал только здесь. На то она и гостиная. В кабинет он гостей не приглашал. В кабинете витал только его дух. Посторонних здесь не должно быть.

Мужчина присел на краешек дивана и поставил пузатый коричневый портфель между ног. Зачем-то погладил желтый замок. Яков Моисеевич ухмыльнулся. Значит, что-то ему принесли. Сам он уселся в кресло.

- С кем имею честь, уважаемый? Меня-то вы знаете, иначе бы не пришли. Так извольте назваться!

- Иван Николаевич Гребешков. Как нынче модно говорить, фрилансер. То есть нахожусь в свободном плавании.

Иван Николаевич наклонился, щелкнул замком и запустил руку в портфель. В портфеле зазвенело. И тут гость извлек на белый свет предмет, который вызвал удивление Якова Моисеевича. Это были два железных кольца, соединенные железной цепью. Предмет, что принято называть ножными кандалами, предмет, который когда-то на необъятных просторах нашей родины имел широкое распространение. Для нынешних времен это, конечно, раритет. Всё это было ржавое и очень темное.

Сейчас такое можно увидеть только в музеях.

Яков Моисеевич сморщил нос, как будто он собирался чихнуть. Но не чихнул. А только покачал головой.

- Зачем вы принесли этот металлолом?

- Извините, Яков Моисеевич, это не металлолом. А если и металлолом, то такой металлолом, которому нет цены.

- Вот как!

- Это ножные кандалы.

- Я вижу, что это не ювелирные украшения. Но зачем вы это принесли, никак не могу уразуметь.

- Это не простые кандалы.

- Но они и на золотые не похожи, - устало проговорил Яков Моисеевич. Этот разговор ему начинал надоедать.

- Да, они не золотые. Они суперзолотые.

- Как это понимать, уважаемый? Что-то вы всё изволите говорить загадками. Скажите ясно!

- Это кандалы Достоевского.

- Что?

- Эти кандалы носил Федор Михайлович, когда находился в Омском остроге. Он же писал об этом.

Яков Моисеевич откинулся на спинку кресла, воздел очи к потолку и по-детски захохотал. Смеялся он так искренне, что слезы невольно брызнули из глаз, и ему пришлось промокать их платочком.

Яков Моисеевич высморкался и наконец, раскрасневшийся, произнес игривым тоном:

- Уморили, молодой человек! Да вы знаете, сколько мне приносили артефактов, которые якобы принадлежали великим людям. Из них получилась бы приличная экспозиция. Целый ящик гусиных перьев, которыми Пушкин написал свои шедевры, коробка пуль, которыми Мартынов застрелил Лермонтова. На фрагментах веревки, на которой повесился Есенин, можно перевесить полгорода. Я уже не говорю о носках, платках, шляпах.

- Смешно, Яков Моисеевич. Только у меня не смешное дело, а серьезное. Вы думаете, я пришел сюда развеселить вас?

- Все так говорят, мил человек.

- У меня есть доказательство, что это действительно кандалы Достоевского.

Яков Моисеевич вздохнул. Зачем он теряет драгоценное время на этого авантюриста?

- Яков Моисеевич, мой прадед и был тем кузнецом в остроге, который снимал кандалы с Достоевского. Между ними произошел прелюбопытный разговор, который мой прадед позднее изложил письменно. Я думаю, что память у него была великолепная. Он пишет, что Федор Михайлович говорил ему о том, что скоро заговорит о нем вся Россия и Европа и его будут ставить в один ряд с Пушкиным и Гоголем, и он, то есть мой прадед, поступит очень разумно, если сохранит эти кандалы для истории. Многие люди пожелают взглянуть на эти кандалы и прикоснуться к ним, как к святыне. Эта запись прадеда, которую можно назвать и завещанием, к счастью сохранилась. И я совершенно случайно обнаружил ее, когда разбирал содержимое сундука. Там же лежали и эти самые кандалы, которые мой прадед снял с ног нашего гения.

- Вы можете предъявить это письмо-завещание?

- Да! Оно у меня с собой. Именно для этого я и пришел к вам, Яков Моисеевич, чтобы вы не подумали, что перед вами очередной авантюрист.

- Да вы знаете, что экспертиза сразу установит, что это фальшивка. Сделают палеографический анализ бумаги и окажется, что она произведена в прошлом веке и никак не могла оказаться у вашего далекого прадеда. Текстографическая экспертиза покажет, что такие-то обороты слов не характерны для того времени, когда жил Федор Михайлович.