Капли граната (разбивка по главам)

Новые обстоятельства дела

Обратно Аннетт демонстративно ехала на козлах с извозчиком, несмотря на пыль в лицо, и на постоялых дворах ночевала по каким-то тёмным углам, избегая оставаться в одном номере с бабушкой и сыщиком. Господин Видок довольствовался тем, что запирал каждый раз старушку в шкафу с бутылкой горячительного, купленной у хозяина. Как он убедился ещё у могилы, быстро и бесшумно ломать доски цыганка совершенно не умела, так что, вздумай она полакомиться чем-то более естественным для ожившей покойницы, сыщик успел бы проснуться и всадить в неё серебряную пулю. Нервным человеком он не был никогда.

До Парижа и дома Видока оставалось полтора дня пути. Сыщик и Долорес дремали на сиденьях экипажа, примерно поровну расточая аромат коньяка: если сыщик им дышал, то у цыганки аромат шёл, в основном, от мешочка на шее, где она свято хранила осколок кирпича с могилы. Никакой сентиментальности. Долорес по-прежнему требовалось сначала капнуть на могилу (или хотя бы её кусочек) коньяк, прежде, чем перейти к возлияниям более тривиального характера. Каждый вечер старуха скаредно размазывала по кирпичу две-три капельки корявым пальцем, хотя сыщик счёл бы более удобным окунуть весь мешочек в рюмку.

В любом случае, в пути и господину Видоку, и мадам Долорес дремалось преотлично. Оба умели ценить краткие часы комфорта и безделья. Аннетт, по-своему обыкновению, сидела на козлах с куклой на руках, и о чём она в этом время думала, не знает никто. Но именно она остановила экипаж. Господин Видок проснулся от её звонкого крика: Аннетт попеременно взывала к нему и кричала что-то на цыганском.

Перегнувшись через оставшуюся безмятежной цыганку, сыщик выглянул в окошко и увидел, что Аннетт буквально трясёт какого-то юношу своего племени, лет пятнадцати или шестнадцати, с прозрачными ещё усами над губой и блуждающим младенческим взглядом. На лбу его красовалась большая подживающая царапина. Сыщик поспешил выбраться на дорогу.

— Господин Видок, это Коляцо! Его заколдовали! — закричала Аннетт, увидев сыщика. Её лицо было залито слезами. — Посмотрите, у него кровь!

Господин Видок обернулся на кучера, который точно так же, как сам Видок недавно, свесился со своего места, оглядывая странную сцену с любопытством, которое сыщик счёл излишним.

— Эти цыгане везде видят колдовство, — со смешком сказал он. — А парня и впрямь кто-то хватил по голове, он явно не в себе.

Сыщик открыл экипаж, ловко зашвырнул внутрь Коляцо, захлопнул за ним дверь, а затем, обойдя экипаж, сел и сам. Аннетт без указаний забралась на своё обычное место, хотя плакать не перестала. Кучер дождался окрика пассажира и тронул с места.

Коляцо сначал оставался равнодушен. Господин Видок пристроил его на сиденье напротив, и юноша сидел с отрешённым видом. Но чем дальше они ехали, тем более неуверенным и нервным становилось лицо молодого цыгана, пока он вдруг не сфокусировал взгляд на лице Видока — о, сколько ненависти было в этом взгляде! — и вдруг не кинулся на дверь экипажа, выбивая её своим телом. Дверца повисла на одной петле, юноша плюхнулся в придорожную пыль. Аннетт опять закричала, и кучер натянул поводья. Все, кроме Долорес, которая продолжала мирно дремать, спешились и сгрудились возле выбитой дверцы. Кучер ругался как извозчик.

После коротких и очень напряжённых переговоров Аннет, Долорес и господин Видок, проклинающий про себя всех цыган мира, так ловко облегчающих кошельки, остались на обочине неподалёку от Коляцо. Последний, впрочем, уже успел медленно встать и побрести своим прежним путём.

— Знал бы, — сказал сыщик, — сразу бы доплатил кучеру, чтобы мы развернулись и поехали вместе с вашим Николя, куда там ему надо. Теперь придётся туда же идти пешком.

Аннетт жалась к нему, забыв о том, что она — девушка, которой грозит опасность от мужчин, и снова превратившись в ребёнка, который ищет защиты у взрослых. Её смуглое личико превратилось в маску из засохшей пыли со следами потёков из глаз.

— Ладно, — продолжил господин Видок. — Вам, мадмуазель, придётся понести мой саквояж, поскольку я буду нести вашу бабушку. Уж извините за неудобство.

Саквояж его был чуть не тяжелее мумифицированной старушки, но он понимал, что тащить на плече упыриху Аннетт не согласится ни за что, а самостоятельно мадам Долорес передвигалась очень медленно: плохо гнулись суставы, особенно коленные и бедренные. Девочка подождала, пока сыщик отойдёт с её бабушкой на приличное расстояние, и подняла обеими руками саквояж с придорожной травы.

Так они и брели довольно долго, отмахиваясь от предложений помощи от встречных путешественников — пока Коляцо не свернул к какой-то деревеньке, возле которой, видимо, прежде останавливалось его племя. Господин Видок тут же нашёл какого-то паренька, чтобы тот верхом до утра шёл за Коляцо, а утром прискакал сообщить, где видел его в последний раз, нашёл крестьянина с каким-никаким экипажем, чтобы утром продолжить путь, и нашёл, где остановиться на остаток дня и на ночь в самой деревне. Кошелёк его выглядел всё печальнее.

— Ну что, мадам, — обратился он к Долорес, когда они остались в спальне наедине. — Вы что-то успели понять, когда ваш Николя был с нами в одном экипаже?

— Я спала, — бесхитростно ответила цыганка. — Коньяк меня всегда очень успокаивал, сударь. Но мы завтра его нагоним, и я поколдую, как смогу.

Господин Видок вздохнул. Все выгоды, которые казались такими очевидными, когда он забрал с собой настоящую цыганскую ведьму, пока что откладывались и откладывались. Он попросил у хозяев дома обед на троих (ведьме еда была не нужна, но сам сыщик всегда отлично справлялся с двойной порцией), а затем и корыто с горячей водой. Аннетт уже успела куда-то сбегать искупаться и играла с хозяйскими детьми во дворе. Кажется, на деньги.