Капли стекла

2.Как умирают мечты.

Я сидел прижавшись лбом к прохладному стеклу, за которым медленно засыпал город, укутываясь податливой тьмой. Редкие прохожие спешили убраться с улиц как можно быстрее, зябко кутаясь в воротники своих курток – к вечеру заметно похолодало. Они нервно вздрагивали, когда наш форд скрипел тормозами на поворотах и отскакивали в стороны, словно опасаясь, что это эта рухлядь боднет их своим проржавелым бампером.

Я их не винил. Они еще боялись за свои жизни, они еще боялись за свои карты, что были аккуратно сложены высокими треугольными фигурами. Они все еще боялись за свою иллюзию, свое стекло – может исцарапанное и грязное, но, по крайней мере, целое. Я бы на их месте тоже боялся. Я бы на их месте тоже бежал.

Мне пришлось прикрыть глаза. Отчасти для того, чтобы не натыкаться на тяжелый взгляд копа в зеркале – интересно, что бы он подумал, если бы знал, что я называю его копом? – а отчасти для того, чтобы приглушить яркие фонари и спрятаться от назойливых брызг неона ночного города.

- Ты как? – нарушил тишину коп. Он явно стыдился своего поведения утром, но не достаточно для того, чтобы извинится. Еще бы, я же один из тех ублюдков, кто поднял руку на свою жену.

- Физически? – переспросил я. – Неплохо.

- А внутри словно все залито жидким вонючим дерьмом?

Я встретился с ним взглядом. Он не выдержал первым. Вот как? Теперь и я так умею?

- Нет, - усмехнулся я. – Внутри пустота. Ничего не чувствую.

- Верно, - кивнул коп. – Это придет завтра. Надо только выспаться. Осознание произошедшего ударит первым лучом солнца с утра.

Мои брови поползли вверх. Коп хмыкнул.

- Мне тоже, - выдавил он.

- Тоже... что?

Брови сшиблись над переносицей, глаза впились в дорогу.

- Жена изменяла.

Я промолчал. Кажется, только издал какой-то возглас. Он хмыкнул.

- Говорила, что работу я любил больше чем ее, а изменяла мне с нашим следаком. Представляешь, а?

Я коротко кивнул, рассматривая бело-сине-красно-зеленые вывески за окном.

- Лживая сука, - чертыхнулся он.

Так вот с чем было связано то послабление при задержании? Мужская солидарность и личный опыт. Интересно, он бы ударил меня, если бы знал обо всем заранее? Возможно. В нашем гнилом мирке все возможно. И падающее стекло, и тонкая белая линия губ, и вшивый кот Шредингера в прихожей.

Он замолчал. Я замолчал. Я молчал и до этого. Молчание теперь вообще станет неотъемлемой частью меня. А к чему говорить, если все сказанное тобой – проглатывают, переваривают и спускают в унитаз мерзкопахнущей кучей. И самое обидное во всем этом говновороте, что потом эта куча, нарушая все законы физики, обязательно свалиться тебе на голову. Холодный душ заказывали? Наш слегка согрелся, пока летел.

  Мы со скрежетом вписались в поворот и выехали на центральную улицу – мою улицу. Что-то под днищем заскрипело, брызговики прохрустели по асфальту. Я практически увидел, как отваливается железный колпак и катится, позвякивая по пустынной дороге. Да только не было у фокуса допотопных колпаков.

- Как зовут? – прогремел коп, вырывая меня из мира моих грез.

- Серега, - вздрогнул я.

Коп нервно дернул головой и скривился.

- Это прям судьба, Серега. Меня тоже Серегой зовут.

Я всмотрелся в его лицо – не врал. Да и зачем ему? Хотя, мы ведь все тут сумасшедшие.

- В нас что-то или в имени нашем?

Я пожал плечами.

- И то и то.

Коп одобрительно кивнул.

- Долго вы жили вместе?

- Тринадцать лет в браке. До этого еще встречались два года.

Коп присвистнул.

- Мы-то с моей только три года прожили.

Форд вылетел на перекресток и под равнодушное мерцание желтого глаза светофора пронесся перед самым носом приземистого фургончика какой-то службы. Логотипа я не разобрал – все смазалось одним пятном.

Коп даже не заметил этого. Не услышал и надрывный сигнал клаксона вслед.

- Она тогда еще книгу одну читала, - продолжал он. – И пилила меня каждый день, говоря мол, что любовь живет три года. Слышал о такой? Фребидера, кажется.

- Бегбедер, - поправил я.

- Чего?

- Фредерик Бегбедер – так зовут автора.

- А-а-а. Так вот, я бы этому патлатому козлу с удовольствием его книгу бы в жопу засунул.

Опять виноват кто угодно кроме тебя. Вот он – тот самый человечек, о котором я говорил в самом начале. Теперь виноват красавчик французик, что написал плохую книжку. Кто угодно, но не я, не его высочество коп.

Хотя, кто я такой, чтобы кого-то судить. Особенно теперь. Моя прекрасная жизнь разбита, и осколки стекла падают на землю, режут лицо, хрустят под ногами. Кто в этом виноват? Жена, что раздвигала непослушные ноги направо и налево? Или муж, что в наивности своей полагал, что доброту примут за благость, а не за слабость?