Картина Маслом

Картина Маслом

СТАНИСЛАВ МАЛОЗЁМОВ

КАРТИНА МАСЛОМ

Рассказ

Ближе к январю шестьдесят восьмого деревню Болотиху как всегда утопило в сугробах. Природа с ненасытной настырностью каждый год ссыпала с неба на сто двадцать дворов болотинских и на восемь широких улиц лишние миллиарды снежинок, рассчитанных минимум деревень на десять. Через шесть километров от Болотихи  на бугорке широком и длинном высилась Рязановка. Тоже колхоз послереволюционный. Так вот его снегопад с чего- то жалел. Там мужики мётлами очищали дворы и деревянными лопатами собирали рукотворные сугробы на задворках, где огороды. Чтобы было на грядках талой воды побольше. А Болотиху  даже от ближней околицы видно было только наполовину. С середины окошек до конца печных труб. Из чего состояла нижняя половина деревни - население за зиму напрочь забывало. Тропинки со двора до дороги прорезали пилами на кубики, а их лопатами скидывали влево - вправо. Дорогу на улицах делал экскаватор на тракторе «Беларусь», а после него грейдер лезвием сдвигал останки двухметрового сугроба до конца улиц.

Поэтому в конце марта, когда солнце без особого напряга разделывалось со снегом, для жителей Болотихи наступала короткая, но яркая пора радостных открытий.

- Слышь, отец! - весенним голосом сообщала мужу Еремеева Анастасия, трудно разгибаясь после зимнего застоя позвоночника и обследования на карачках территории двора. - А, между прочим, вот он, никуда не делся твой драчёвый напильник. И два изолятора для проводки тока в новый сарайчик тоже тут.

- А и куда ж им деться, как и тазику твоему для варенья? - с тёплой ленцой отзывался собирающий из луж  забытые под зиму мотки провода, гвозди, плоскогубцы и другую мелочь глава семьи. - Ты к тому же щеколду от старого сарая поищи, не вижу её. А хорошая ведь щеколда. Не новую же покупать.

Вот такими примерно речами озвучивалась деревня каждой весной. Но сейчас её, весну, только ждали пока. Январь, хоть и долгожданный  всеми новогодний  месяц, но противный. С метелями, ветром ледяным, буранами. Неторопливый и недовольный тем, что всё одно - уходить надо. Тормозил он уже совсем готовую живость людей, желающих побыстрее начать возиться на огородах и бегать в гости к друзьям с соседних улиц. Но тридцать градусов пока на дворе, ветер низкий и злобный. Он и разносил по селу запахи разновкусных дымов от домашних и банных печей. Еловые, берёзовые, осиновые ароматы. А и февраль придёт как всегда вовремя, так и от него радости никакой. Та же холодрыга, только метелей побольше.

 При таких минусах, на термометре замерших, и грохот ведра об лёд, наросший с боков колодца на всю глубину, слышался  почти как звон колокольный. Почти - так это потому, что привязывали его толстой цепью. Как самых больших волкодавов. Цепь скребла  лёд и звон глушила. Ползал вдоль и поперек дорог да тропинок скрип снега под валенками, которые носило поголовно всё население. Обувал народ в сырокатанные пимы лучший на всю зарайскую область пимокат Павел Иваныч. Ну и всё. Других природных примет не имела на селе зима. А от людей, нескончаемыми делами нагруженных, шума много было. В одном конце села истошно стонала пилорама, на другом конце глухо бился об пылающую сталь молот кузнеца Прибылова. А в середине Болотихи возле колхозной конторы орало с утра до ночи радио. Колокол серебристый на столбе.

   Поздно вечером каждый день выплывают из-за единственного бугра десятка два папиросных огоньков, обозначая возвращение с работы на МТС колхозных волшебников - механизаторов. Они из почти насмерть угробленной техники за посевную и за буйную уборочную зимой  делали вполне пригодные для следующих пыток нагрузками тяжкими десятки сеялок, плугов, борон, культиваторов и тракторов с комбайнами. Папиросы поначалу горят кучкой. Так как бригада ещё минут двадцать остаётся бригадой, коллективом, но уже за километр до первых домов неведомая сила выравнивает огоньки в одну цепочку, от которой отрываются первые звенья. То самые молодые «орлы» совершают финишный бросок к своим домам, к теплу, молодым женам и крохотным детям. А сами жены всего час назад прибежали с ферм, где кормили на ночь коров, свиней и кур с петухами. Но, поскольку деревенские дамы традиционно не курили, никто их спешки  по домам, конечно, не заметил.

Вот вечерами только и раззадоривается заиндевевшая Болотиха. Веселее гремят цепи в срубах колодезных. Звякают лопаты об угольные камни. Оживают при хозяевах слегка задубевшие собаки и перелаиваются друг с другом радостно. Сейчас кормить будут всех. А во дворах утепляют атмосферу хозяйственные мужицкие матюги, которыми обозначается обычно  осмотр занесённых за день метелицей дворовых дорожек.

А когда, неслышные с улицы, отзвенят в домах тёплых чашки да ложки, приступает не сильно пьющая часть народа к культурному отдыху. Самые ленивые опрокидывают стопарь самогона и приклеиваются к телевизорам, которые по причине  всего-то стокилометровой удаленности от ретранслятора передают картинку сквозь дрожащую серую мглу. И могут давать радость только тем, у кого очень сильно развито воображение. Самые дружные семьи обуваются в выходные валенки белого цвета и неторопливо, выражая морозу презрение, идут в клуб смотреть индийское кино в двух сериях. Этими слезоточивыми фильмами пробивной киномеханик Манохин Ваня, имеющий «своих» в  самом облкинопрокате, затарился до второго пришествия Христа или до конца света.  Есть ещё в фойе клуба старого здоровенный, покрытый дорогим зелёным сукном, биллиардный стол. Его председатель колхоза купил в позапрошлом году в городе. С большого похмелья после областного совещания в сельхозуправлении он приходил в чувство на прогулке по городскому парку. И столы эти ему очень понравились. Он пошел в магазин спорттоваров и забрал там последний стол. В Болотихе аристократическая игра не прижилась. Шары белые растащили  тётки. На них было удобно штопать носки. А десять киёв спёрли пацаны и сражались ими как на шпагах. Но стол не пропал в бездействии. На нём играли в  «буру» и «преф» помешанные на азарте картёжники. Они прекратили собираться в домах и женам стало не на кого орать. Тоже хорошо. Или женам, наоборот, плохо. Неважно это всё.