Катарсис: вараны и вороны

Пролог

Темно. Так темно, что не видно собственных рук. Они постарались. Как иронично. Привели меня сюда прямо перед сделкой с ним. И ведь не понимают — моя смерть сотрет пакт, вновь запустит петлю. Их старания будут напрасны. Глупые неудавшиеся злодеи.

Я тихо смеюсь, утирая слезы. Хоть что-то хорошее, верно? Он останется здесь. В своей клетке на верхнем этаже шпиля.

Поворачиваю голову, пытаясь рассмотреть собственные руки.

Но это бесполезная затея — в камеру не проникает даже лунный свет. Здесь, как в гробу — тесно и глухо. Со всех сторон обнимают неровные магические породы. Царапают кожу острыми краями. Одежда лохмотья, вместо нее твердая корочка засохшей крови по всему телу.

Я слышу, как в углу шуршат и противно попискивают мутировавшие крысы. Кажется, они успели сожрать мои ступни, пока я находилась без сознания.

Или это лишь последствия долгой кровопролитной борьбы.

Блокаторы жрут магию, не позволяя согреться или рассеять хотя бы миллиметр мрака. Залечить ноющие раны и вовсе нет надежды.

Хочется плакать, кричать, умолять, наплевав на осыпавшуюся крошкой хрупкого фарфора гордость — да только вот никто не сжалится, не станет слушать.

Это конец.

Я до мяса кусаю губы. Пальцы стёрты в кровь — скребут и скребут по запястью, чтобы выдрать тату вместе с ошметками кожи. И молиться. Молиться, чтобы все получилось и ее нашла следующая. Чтобы не попалась в ту же ловушку, что и я! Следов в нашей комнате оставлено достаточно. Если начнет рыть, точно дойдет и до них. Лишь бы только она хотела так же отчаянно жить!

Слезы все-таки текут по щекам, как предатели, что показываются перед финалом. Когда уже все предрешено и маски филигранно сбрасываются. Они ступают на сцену ради зрелищного представления. А у меня из зрителей только крысы.

Система молчит, от неё нет ни весточки, ни последнего шанса.

Они бросили меня!

И это все «награда» за содеянное.

На моих руках столько крови, на моей совести не менее сотни загубленных жизней… Но ради чего?..

— Ради того, чтобы погибнуть, когда была так близка?!

Отчаянный крик срывается с дрожащих губ. Больше не получается быть сильной, больше нет…

Все, чем я владела, все, чего я добилась — отняли. По щелчку пальцев, раз — и все пропало. Бой изначально был не на равных. Я это знала. Да только оставили ли мне выбор?

Эта тьма была со мной с самого начала. Душила, издевалась. Вынуждала ступать на ощупь, пока я не достигла обрыва. Там внизу — острые скалы и мятежное море, которое ждет свою жертву.

— Вы только поглядите!

По глазам бьет свет. Я закрываю лицо рукой, шипя от рези в глазах. После тьмы даже слабый огонек зачарованной лампы нещадно выжигает слизистую. Влага стекает по моим щекам, застревая в порезах. Ха, да... Больше! Больше страданий пред бесславным концом!

Я сильнее впиваюсь ногтями в рану на запястье, рыча от злобы и боли:

— Изволишь посмотреть на меня в последний раз, ренегат*?

Страх мешается со злостью. Этот взрывной коктейль практически кипятит кровь. Если бы я могла сейчас дотянуться до этой хрупкой шеи, то, без сомнений, вскрыла бы ее осколком камня.

— Тц, нахваталась умных слов от Рише, — хмыкает тень, чьего лица я не могу рассмотреть. — Знаешь, как клан «общипышей» отчаянно ищет тебя? Марс убил уже десятерых Варанов, думает, это они. — Она громко смеется. — Глупо, правда?

Меня передергивает от этих слов. Даже тошнота подступает к горлу, хотя блевать уже нечем. Приходится сглотнуть эту кислоту, сделать усилие. И хрипло, с ненавистью, произнести:

— Почему ты нас предала?

На самом деле, мне плевать. Это уже не имеет значения. Итог предрешен.

Марс... Мой милый Марс, мне так жаль.

Я отнимаю руку от лица, больше не пытаясь укрыться от света.

— Ты та-а-ак и не поняла? — Тянет гласные, издеваясь. — Я думала, ты была близка с этой... Впрочем, знаешь, неважно.

Я хмурюсь, пытаясь совладать с шумом в голове. Смысл сказанного ускользает от меня. Я проиграла, но мне хочется верить в следующую из нас. Это моя последняя молитва глухому Богу.

— Придет та, что уничтожит вас.

Плевать, что она не поймет значения этих слов.

Все дни в камере я неустанно просила, чтобы Бог прислал в этот прогнивший мир воительницу. Сильную душу, которая превратит их мерзкие улыбки в пепел. И, если потребуется, сожжет все дотла. Никого не пощадит.

— Ты так наивна, мышка, — тень хохочет, поднося лампу ближе. — Мы не собираемся убивать тебя. Как только пакт будет заключен, ты обретешь бессмертие и будешь гнить здесь вечно. Мы знаем о петле. Я все вспомнила.

Во тьме мерцают хитрые, зелёные глаза. Глаза, когда-то казавшиеся мне прекрасными. Предательница присаживается на корточки, резво хватая за брюшко неосторожную крысу.

— На тебе руна, ты себе никак не навредишь, милая Каса... — Она осекается, чтобы тут же выплюнуть мне в лицо:

— Фрея!

Миг, и пол окропляет кровь разорванной тушки. Она вскрывает ее своими острыми ногтями, которых раньше никогда не носила. Я пытаюсь зацепиться за эту мысль. Нутро чует — это важно. Вот только сознание постепенно угасает, не позволяя все как следует обдумать. Животное больше не «кричит», но я все еще отчетливо слышу ее пронзительный визг.

Тень поднимается, брезгливо отбрасывая труп в сторону.

— Никогда не любила мышей и крыс, — фыркает, как обиженный ребенок. — Мерзкие твари.

Вытирает руку о свою мантию и тянет ее ко мне. Ровно в тот миг, когда последний кусочек кожи оказывается содран. Предательницу вдавливает в стену холодным пламенем. Мой последний козырь, моя ядовитая пилюля.

— Ваш план был надежен, — улыбаюсь я ее обескураженному лицу. — Но вы тоже проиграли. Здесь нет победителей.

Вдох, рваный выдох. Варан на моем бедре сжимается. Он чувствует, что сейчас будет. Я не нахожу для малыша слов, лишь глажу помутневшие очертания, надеясь, что ему не будет больно. Мы так и не смогли коснуться друг друга иначе. Прости, Рейммас.