Когда «White Star» предложила отцу билет на «Титаник», он был счастлив. Говорил, что у нас появился шанс соприкоснуться с историей. Мы поплывем на Непотопляемом корабле.
Мама сказала, что радоваться тут нечему и создание подобного корабля – грех и вызов Богу.
Я же в Саутгемптоне впервые в жизни увидела корабль... Он был огромным. Нужно было очень сильно задирать голову вверх, чтобы рассмотреть его целиком, но даже так его сложно было охватить взглядом.
Корабль восхищал и пугал, казалось, невозможным то, что он держится на воде и может плыть, но все вокруг называли его безопасным, Непотопляемым, настоящим Колосом.
Нам дали прекрасную каюту. Я рассматривала красивую двухъярусную кровать, маленький умывальник с зеркалом. Все было новым, чистым, блестящим.
В столовой можно было кружиться на стуле, конечно же, я не кружилась на нем, но возможность повернуть стул, не вставая с него, кружила мне голову. Я рассматривала стены, оббитые деревом, слушала разговоры других пассажиров, и, разумеется, полностью съела свою порцию. А мамино лицо с каждой минутой становилось все тревожнее, наконец, она сказала нам с отцом, что не будет спать ночью, что она чувствует, знает, вот-вот случится катастрофа… Нужно быть готовыми, нужно молиться, просить о спасение.
Отец не пытался отговаривать маму от бодрствования ночью, он знал ее упрямый характер и видел желание защитить нас от какой-то угрозы.
Мама спала днем, и я старалась ее не будить. Я не чувствовала того, что чувствовала она, но молилась вместе с ней, а потом ложилась спать, видя, как она тепло одевается с сосредоточенным лицом, а потом садится на кровать и прислушивается к малейшему шуму.
Так прошло 4 дня, и вот однажды ночью, мама полностью одетая, еще более бледная, чем всегда, разбудила нас с папой. Она сказала, что слышала шум, что все началось, и нужно спасаться, бежать с судна. Отец серьезно посмотрел на маму, сказал, что пойдет на палубу и выяснит, что случилось, и что, если… Если случилась катастрофа, то нужно будет и нам тоже подняться на палубу, поэтому меня надо тепло одеть, но, скорее всего, маме показалось, и все будет хорошо.
Гул, шум, остановка корабля, отец улыбался, и я верила, что все происходящее возможно как-то объяснить.
Я оделась, а мама стала делать мне прическу, и ее нервные пальцы больно дергали меня за волосы. Мне все еще не было страшно, я ждала папу.
Но вот обратно прибежал взволнованный отец, и по его лицу стало понятно, что мама была права: случилось нечто ужасное.
– Корабль задел ледяную глыбу. Нужно идти на палубу.
Мы взяли друг друга за руки и пошли наверх. Папина рука была горячей, мамина холодной. Мне стало страшно, но я подумала, что пока я с родителями, все будет хорошо. Нас обязательно спасут, мама молилась об этом.
На палубе было много людей, играла музыка.
Шлюпок было немного, и к каждой была очередь. Стюарты повторяли снова и снова: «Сначала женщины и дети… Сначала женщины и дети… Приказ капитана».
Я не сразу поняла, что это значит. Отец отпустил мою руку. Он посмотрел на меня, поцеловал в лоб и сказал:
«Ева, держись за мамину руку и будь хорошей девочкой».
Отец не пытался сесть в шлюпку вместе с нами, мама сжала мою ладонь еще крепче, будто слова отца были не только для меня, но и для нее. Нас посадили в шлюпку номер 14.
В ней было очень много людей, а я до последнего пыталась поймать взгляд отца, даже не поняла, когда кто-то укутал меня в одеяло, но как бы я не всматривалась, я не видела своего папу за пассажирами…
В тот день мы с отцом виделись в последний раз.
Музыка, крики, нас урывками спускали на воду, и несколько человек попыталось запрыгнуть в лодку во время спуска… И тогда стюарт начал стрелять в воздух. Он требовал соблюдать очередь. Снова эти слова про женщин и детей, приказ. За нашей шлюпкой спустилось еще несколько, кто-то падал за борт и кричал, кто-то кричал на борту. Но музыканты продолжали играть, свет в каютах гореть… Словно ничего не случилось… Словно мы все ошиблись, когда сели в лодку и стали грести.
Было безумно холодно, а вода была тихой и спокойной, как будто природе было безразлично то, что происходило вокруг.
Я не смыкала глаз, не закрывала уши, хотя смотреть, слышать было страшно. Но еще хуже было бы не видеть, не знать, не запомнить, то, что произошло.
Корабль медленно погружался в воду, одна из турбин упала, а потом в корабле образовалась трещина, и вода стала забирать его еще быстрее. Пассажиры на судне, пассажиры в воде, они кричали, они понимали, что вот-вот погибнут.
Оркестр играл до последнего, и свет, он погас перед самым концом…
Слышать крики было страшно, невыносимо тяжело, но когда корабль ушел на дно, когда они умерли, стало еще хуже…
Было так тихо, словно исчез весь мир... Будто больше ничего не осталось. Только вода, ясное безлунное небо и эти блестящие, яркие, насмехающиеся над нами звезды. И тишина... Ужасающая, смертельная, абсолютная.
Я не смыкала глаз, как и моя мама раньше.
Я не закрывала глаза до самого нашего спасения. И я никогда не забуду то, что произошло, то, что случилось со всеми нами, то, как погиб мой отец.
Я ненавижу «White Star», потому что они убили моего папу, убили всех этих людей и отказались это признать.