Кеаль

I

Ходить по мелкой мозаичной плитке фасадов панельных многоэтажек было приятнее всего, хоть она и пачкала ноги городской копотью. На подоконниках потом оставались следы. За них, обычно, ругают детей и животных, совершенно игнорируя форму отпечатков. У некоторых окон не было отливов. На таких не отдохнёшь и не понаблюдаешь за тем, что происходит в квартире. Когда идёт дождь, все капли летят прямиком в лицо, это неприятно. Лучше отсидеться.

   Спальный район наблюдал за ней хищными жёлтыми глазами фонарей, но по заросшим жирной зеленью палисадникам она кралась так осторожно, что ни одна ветка не выдавала невидимку.
   Об относительности пространства и гравитации такие, как Кея, знали всё. Поменял ось координат — вуаля, бредёшь по отвесной стене вверх. Ей с детства твердили, что не только ты вписан в пространство, но и пространство вписано в тебя. Значит, им можно управлять.
   «Где же он? Вроде бы я не ошиблась домом», — думала Кея, принюхиваясь. Она была изрядно голодна, обоняние обострилось. Мужчину она наметила в прошлый раз. Ликвор внутри него отлично настоялся и был не просто готов к употреблению, а стал настоящим деликатесом.
   «Может, его нет дома? Или кто-то другой добрался и выпил? Странно. Здесь вряд ли охотятся».
Кея остановилась и осмотрелась. Выйти на охоту и остаться совсем без улова было бы неприятно. А вцепиться в первую попавшуюся жертву и получить меньше, чем потратить на атаку, — глупо.
   Нужно было обмозговать, куда двинуться дальше, но думать мешали странные звуки, доносящиеся из окна прямо у неё под ногами. Она присела и прислушалась. 
   Скулёж? Наверное, собака скучала. 
   Окно было плотно закрыто, свет выключен, но шторы не задёрнуты. Разумеется, Кея отлично видела в темноте. Она прильнула к стеклу, но не смогла определить источник звука. Комната как будто бы была пуста.

   Пространство пришлось развернуть согласно порядку посещаемого мира из-за накатившей усталости. Держать нужную ось — как держать руки на весу. Сначала это легко, но с каждой минутой труднее. Кея села на отлив, вытянув ноги. Комната была смешной и безвкусной: голубые стены, ультрамариновый ковролин, уродливые тканевые животные повсюду. И звуки.
   Наконец, в углу кто-то шевельнулся и всхлипнул.
   Это был ребёнок. Он сидел на полу с согнутыми коленями и опущенной головой. Сжался весь в клубок, вот Кея его и не распознала.
   «Не задаётся охота. А тут ещё этот плакса. Ну замолчи! Конфет, что ли, не купили?».
   Однако, ребёнок плакал не напоказ. В помещении он был совсем один.
   Кея посидела ещё несколько минут. Затем встала, поворачивая ось, но почувствовала взгляд. Суккубы ощущают взгляды физически. Как прикосновение к коже пера или кисточки. Она нагнулась, чтобы снова заглянуть в окно, и встретилась глазами с малышом. Мальчишке в пижаме со слонами было лет шесть.
— Ты меня видишь?
Через стекло он, конечно, не слышал. Тогда она помахала рукой. Помедлив, ребёнок помахал в ответ. Потом подошёл и повернул ручку окна.
— Глупый, что ты делаешь? Не открывай незнакомцам!
— Ты кто?
— Лучше тебе не знать.
— Тебе, наверное, холодно.
— Нет.

   Кея стушевалась. Попадаться детям было нежелательно. Они видят слишком много, суккубы не были исключением. А увидев один раз, он будет теперь всю жизнь узнавать их. На улице, в толпе, гуляющих по крышам и стенам, вылезающих из окон… Правда, будут пытаться не смотреть, игнорировать, списывать на обман зрения и бурную фантазию.
— Почему ты плачешь?
— Меня ударили больно.
— Кто посмел?
— Дядя Серёжа. Он меня кинул головой об стену. Теперь всё кружится. И шишка.
"Так-так, интересно".
— Впустишь меня?
   Ковролин был хоть и омерзительного цвета, но новый и мягкий. Кея с наслаждением потопталась на месте. Ребёнок всё рыдал, дёргая крохотными плечами. Она совсем не умела обращаться с детьми, хотя в Чертоге их было полно. Маленькие демоны плакали очень редко.
— А где этот твой дядя Серёжа?
— В большой комнате спит, с мамой.
— Он не твой отец?
— Нет. Папа уехал на другую планету. Он космонавт.
   Демоница вздохнула.
— Почему он с тобой так обращается?
— Потому что я мразь.
   Языковой барьер Кее преодолевать не приходилось. Суть сказанного она воспринимала не ушами, а всем сознанием, произнесённое ею воспринималось таким же путём. Важно было не то, из каких звуков состояли слова, а что значили. И слово «мразь» явно больше характеризовало дядю Серёжу, а не малыша. Ей сильно захотелось проведать этого человека, но бросать рыдающего ребёнка тоже не годилось.
— Всё пройдёт. Скоро ты вырастешь и никому не позволишь так с собой обращаться. Это неправильно, понимаешь? С тобой так нельзя, запомни.
— Меня никто не защищает, — заныл мальчик, — и я всё время один сижу!
Кея опустилась на колени и прикоснулась к мокрому личику.
— Ты никогда не один, но это даже плохо. На свете много опасного. Не открывай никому окно, хорошо? Не впускай.
— Ты ещё придёшь?
— Приду. Если успокоишься и ляжешь спать.
Голос её был тихим, ласковым и звучал как будто не снаружи, а прямо в голове. Ребёнок и сам уже был измотан. Он улёгся в кровать и тут же провалился в грёзы — сумрачные, но приятные, совсем не страшные. Суккуб поправила ватное одеяльце, задёрнула шторы. Она выскользнула в коридор и напрягла весь свой слух и всё обоняние, закрыв глаза.

   Старые обои. Мебельный лак. Пыль. Тиканье пластиковых часов. Медленное сонное дыхание. Ношеная одежда. Остатки пищи на тряпке для посуды. Животных нет — замечательно! Кошки ей не мешали, а вот проклятые собаки и хорьки иногда доставляли проблемы.
Кея проскользнула в приоткрытую дверь. Спали женщина и мужчина. Под равнодушным взором десятка икон, заткнутых за поцарапанные стёкла шкафа и висящих над кроватью, она осторожно села поверх одеяла на свою жертву. Выпустив тонкие щупы, попробовала.
Что ж, могло бы быть и хуже. Часть ликвора застоялась, созрела и годилась в пищу. Не очень вкусно, но сытно и хватит надолго.