Кира храбрая

Кира храбрая

— Господи, ты что, обмочилась в штаны?! Вот тут, у самой двери, обмочилась?! Ты что, не могла дотерпеть две минуты?! Там же туалет есть! Всего-то пять шагов до него не дотерпела! Что же ты за дура такая!

Кира сжалась. Каждое отцовское слово барабанило её по голове, делало её меньше и меньше, словно она и вправду съёживалась, вколачиваясь в бетонный пол лестничной площадки. Но на самом деле у неё поджимались коленки и от страха поджимались, и от стыда. Её брючки между мог намокли и потемнели, и ей не требовалась отцовская ругань, она и сама понимала – данное унижение уже никак не скроешь. Ах, как бы ей и в самом деле хотелось стать маленькой-маленькой, стать песчинкой, закатиться куда-нибудь в угол, затаиться среди прочего мелкого мусора…

— Вот надо мне это! Вот надо мне это всё! — рычал отец. — Я её к врачу веду, я о ней забочусь, а она меня перед людьми опозорить вздумала! Зубки, видишь, ли у неё разболелись. Вон рожу-то как разворотило, словно по уху ей заехали! Ведь люди же так и подумают, что я тебе по уху заехал! А? Ведь так и подумают?! – Он склонился к Кире и его лицо разрывало от злобы, и сквозь зубы он процедил: - На меня же подумают сразу! На меня!

Ярость имеет специфический запах — это кислый запах перегара, который каждое утро встречает Киру в их маленькой квартирке, едва она выходит из своей норки. Норку она проветривает, но она не решается проветрить зал, зал – это его оазис. Она не решается долго задерживаться вне пределов своей норки, не решается подолгу мельтешить на глазах у отца. А ещё ярость имеет запах старого, с отломанной ручкой замызганного стакана, в котором отец слюнями тушит ́свои окурки. Ярость вздохнула на Киру, и Кира отступила на шаг, но стена подъезда не приняла её, не спрятала, а предательски оттолкнула навстречу запаху ярости.

У Киры уже несколько дней болели зубы, но она молчала, она терпела. Она терпела в школе, терпела дома, терпела и ночью. Порою она уходила в сон, но потом просыпалась и возвращалась к своей боли. А пару дней назад щека распухла и это уже никак нельзя было скрыть. Отец получил настоятельный звонок из школы, и как бы не был он отрешён от забот о своей дочери, он не хотел иметь проблем с государством, он был принуждён пойти с Кирой к стоматологу

Они зашли в фойе стоматологии. Кира напряглась, спряталась за отцом, чтобы девушка за регистрационной стойкой не заметила её мокрых брючек. Перед молодой ассистенткой отец остыл, но это всего лишь кажущееся спокойствие. Отец давил в себе злость на глазах у других. На других он всегда старался казаться непогрешимым. Хотя, они же всё видят, папа. Они же всё видят и понимают. И ты догадываешься об их прозорливости и прозорливость их бесит тебя ещё больше.

Кира скосила глазки на детский уголок в комнате ожидания, на сказочную кухоньку с пластмассовыми фруктами и овощами, на столик с цветными карандашами, на развешанные по стене рисунки детей с весёлыми зубами и добрыми зубными врачами, но ассистентка вышла из-за стойки, улыбнулась Кире, протянула ей руку и повела за собой в отдельный кабинет. Кира обернулась на отца. Тот смотрел ей в след, потом развернулся и вошёл в комнату ожиданий…

— Ну что у нас там? «Давай-ка глянем», — сказал врач стоматолог.

Перед этим Кире сделали рентгеновский снимок, потом усадили в кресло, нацепили на шею белую салфетку. И всё это время Кира тряслась от страха перед приближением неминуемой пытки и пылала от стыда, когда заметила, как ассистентка протёрла салфеткой стульчик в рентгеновской комнате после Кириных мокрых штанишек.

— Такс, вот он наш обидчик. — обрадовался врач. — Кариес у нас. Зубик совсем чёрным стал, прогнил. Придётся его удалять. Но ты не переживай. Это только молочный зубик. Потом у тебя новый вырастет, лучше прежнего. А чтобы больно не было, я тебе сделаю укольчик обезболивающего.

У врача в руке появился шприц с неимоверно длинной кривой иглой.

— Открой ротик, — попросил врач. — Не бойся. Смотри какая тоненькая иголочка. Тебе совсем не будет больно. Ты даже не почувствуешь её.

Но Кира только крепче сжала губки и, отнекиваясь, замотала головой. Слёзы хлынули из глаз.

Врач сразу погрустнел. Его взгляд скользнул по Кириным ногам, и он увидел, чего нельзя было видеть и понял, чего не должен был понять. Потом взгляд его поискал поддержки у ассистентки.

Яркую хирургическую лампу затмило лицо молодой и очень красивой девушки. Свет охватил контуры её волос, словно нимб над головой святой заступницы. Девушка улыбнулась. Она стала гладить Кире щёчки, совершенно не брезгуя её слезами. И этот жест был слишком добрым, слишком близким и память о чувствах, что дарил этот жест, Кира уже давно-давно похоронила.

Похоронила ли?

А добрая девушка приговаривала:

— Не бойся. Ты же смелая девочка. Твои зубки, наверное, болят уже несколько дней, и ты смогла это вытерпеть. Только очень отважные девочки способны вытерпеть так долго. Я бы не смогла. Я бы не выдержала боли. Я бы сразу побежала к врачу. И сделала бы правильно. Поверь мне, девочка, укольчик, это ещё не самое страшное и не самое болезненное ощущение. Но если ты не избавишься от больного зуба, то злые микробы попадут тебе из зуба в кровь и тогда ты заболеешь серьёзно и можешь от этого даже умереть.

— Да! — закричала Кира. — Может быть я хочу умереть!

Девушка оторопела, но поспешила успокоить:

— Тебе незачем умирать, ведь ты ещё так нужна в этом мире! Ты ещё нужна твоим папе и маме!