Кирэро и Рюба

Пролог. Дневник Любовь Сергеевны Прохоровой

Пролог

Конец XIX века. В Японии закончилась гражданская Война года Дракона – Война Босин, шедшая между князем-сёгуном Токугава и императором. А началась она с декларации императора, восстанавливающего свою власть. Через семь дней сёгун, заявив, что она незаконна, попытался взять Киото – резиденцию императора, но, несмотря на поддержку французского оружия, вынужден был отступить и бежать в Эдо, под защиту клана Айдзо – последнего оплота сёгуната. Месяц шли сражения под Эдо. Месяц яростно защищал Эдо отряд Белого Тигра – Бьяккотай, состоявший из самураев-подростков, до тех пор, пока с холма Иммори они не увидели поднимающийся над замком дым. Двадцать мальчишек уверенные, что Эдо пал, и клан Айдзо разбит, здесь же на холме все до одного свершили харакири.

Через месяц Эдо переименовали в Токио. Началась эпоха императора Мэйдзин. Япония сняла изоляцию и начала налаживать связи с Западом. Бывший сёгун был освобожден от домашнего ареста, получил титул герцога и, отказавшись от политики, доживал дни в своем поместье.

Именно в это время северные города Японии охватила непонятная эпидемия. Япония попросила помощи у тех стран, с которыми заключила договор о взаимопомощи и торговле. Лучшие врачи-эпидемиологи прибыли из Англии, Франции, США и России. Разъехавшись по тем городам, где очаг инфекции был наиболее устойчив, они, изучая новый вирус, пытались на месте разработать средство борьбы с его вялотекущими симптомами.

По Охотскому морю с заходом на острова Надежда и Кунашир добрались в Японию российские врачи во главе со светилом в области вирусологии и эпидемиологии, профессором Валерием Ивановичем Захаровым. Сразу же по приезду в Саппоро он принял переполненную пациентами старую городскую больницу. Ему и его команде из трех молодых врачей, удалось сбить пик эпидемии в городе. Но русским пришлось нелегко, так как они столкнулись не только с непонятным доселе вирусом, но и с противостоянием сторонников сёгуната, принимавших в штыки все, что поддерживало власть императора Мэйдзин.

Дневник Любовь Сергеевны Прохоровой

12 марта 1870 г.

Мама сердилась, отец смеялся: «Вот, - говорит, - не дала матери устроить твое счастье, сбежала и не куда-нибудь, а в Японию!» - и подмигнул. Как же я его люблю! Не то, чтобы мамина «тирания», как говаривает Наденька, невыносима. Вовсе нет. Просто маме пришла пора понять, что у нас с ней разные представления о жизни. Все в пример Наденьку ставят, вышедшей замуж раньше меня, а ведь совсем недавно маман была против ее брака с Юрием лишь потому, что он из разночинцев. Спасибо папе, вовремя замолвил за него словечко, сказав, что Юрий, подающий надежды адвокат. Он и папа поддержали меня в моем стремлении ехать с Валерием Ивановичем в Японию. Наденька, занятая любовью и устройством своей семейной жизни, была немножко равнодушна. Сказала только, чтобы делала, как мне надобно.

Я потому об этом пишу, что получила письмо от Наденьки и мамы. Мамино письмо все выговор на французском. Наденькина отписочка похожее на шёпот, коим она поверяла мне свои сердечные тайны. Скоро у меня появится племянник или племянница. Так что, Любовь Сергеевна, готовьтесь стать тетушкой! Я весь день сама не своя. Две колбы побила, но Валерий Иванович смотрит добродушно. Я только и делаю, что извиняюсь, ребята смеются. Говорят, заодно простим и то, что вы дочь г-на Прохорова и не от того ли письма из России приходят к нам много быстрее. Голова кругом. Сейчас я особенно тоскую по дому, а стало быть, должна сосредоточиться на работе.

Еще в дороге все мы дружно сошлись в одном - причину инфекции следует искать в море и в том морепродукте, что употребляют японцы. Мы везли с собой аппаратуру, которую могли позволить перевезти и в пути намучились с ней, особенно Александр, ночами не спавший из-за нее. Для него трагедия, если треснет, хотя бы стеклышко микроскопа или съедет какой-нибудь винт. Так что можно, представить, как он потрепал себе нервы за время нашего плавания. Прежде всего, по прибытие, Валерий Иванович отправил Артема и Александра обойти рынок и лавочки Саппоро и прикупить здешней рыбы, естественно в сопровождении полковника Ямадо, приставленного к нам. Валерий Иванович склоняется к тому, да и все указывает на то, что это экзогенная инфекция, при которой возбудитель внедряется извне.

29 марта 1870 г.

Пока сидела над микроскопом, вспомнила Надины слова из ее письма. Мол, теперь тебе, тетушка, будет, что порассказать племяннику. «И ты там хорошенько все смотри», - велит мне она. Ах, свет мой, я бы и рада, но только мы считай, из больницы, куда нас поселили, не выходим. Либо всё с пациентами, либо над микроскопом сидим, бактерии высматриваем, головы не поднимая. Недосуг оглядеться по сторонам, а надо бы. Ведь не будешь же писать Наденьке, что не выпускают нас за территорию больницы, а если даже пускают, то ходят по пятам. И чувствую я себя под взглядами солдат г-на Ямадо, как под строгим присмотром бонны, мадмуазель Ляшиз, что занималась нашим с Наденькой воспитанием. Но никто из нашей группы на то, не ропщет.

Мало того, что сей городок измучила непонятная зараза, так еще страху нагоняют Лунные Демоны. Вокруг больницы полковник Ямадо чуть ли не гарнизон разместил, чтобы нас охранять. Несколько раз эти Лунные Демоны нападали на почтовый возок, везший письма из Саппоро. Только пустое все! Разумеется, мы о работе своей не пишем, уж по которому разу предупрежденные о том Ямадо. А эти «демоны» и страшиться, кажется, перестали. Уже не по окраинам города шалят как прежде, а в центре его нападают. Наша стряпуха Миями, маленькая японочка, только что не живет в больнице, говорит, боится в город домой возвращаться, небезопасно там. Стараниями Александра она немножко французский знает. Говорит, несколько солдат у Ямадо пропало, а потом нашли их неузнаваемые тела, запытанными. Полковник Ямадо нам ни словечко о том не сказал. Не хотел, верно, пугать. Не будешь же об таком Наденьке писать, поберечь ее сейчас надобно. Папа к ее письмецу приписочку приложил. Пишет, что из-за такого-то известия, что скоро дедом станет, выпил бутылку водки. Храни его Господь! Как же я по нему соскучилась.