Клетка

Клетка

       Эта клетка была намного больше той, в которой нас везли. Но мы так обессилили от бесконечной тряски, тесноты и невозможности дышать, что, когда нас вытряхнули – рывком, одним махом, выплеснули словно помои – мы просто упали на дно клетки и лежали, не шевелясь. Мы могли только дышать – с трудом, потихоньку, маленькими глотками, с каждым глотком удивляясь, что мы все еще можем, оказывается, дышать. Только круто ходили бока, беззвучно шевелились дрожащие губы, и из глаз вытекало безумие.

     Наконец, мы пришли в себя настолько, что смогли оторвать друг от друга слипшиеся тела, немного пошевелиться и начать оглядываться. Клетка была стеклянной. Сквозь стены мы видели другой, незнакомый и страшный мир – и в этом мире жили чудовища. Мы все собрались перед стеклом и с удивлением и ужасом смотрели на этот мир – в нем не было ничего от нашего мира. Чудовища издавали звуки, которые мы чувствовали всем телом, они прокатывались по нам как волна. Волна била в мозг и заставляла неприятно вздрагивать и ежиться. Это было ни на что не похоже – я никогда не слышал, чтобы так разговаривали живые существа. А я видел много, я много где был – я поднимался до самых дальних порогов Гремучей реки – и даже смог вернуться обратно. Тогда нас вернулась жалкая горстка, а ушла целая стая. Таких диковинных существ я никогда раньше не видел, даже там! Они сновали за стеклом, их было много – и они были разные. Но для нас они были все огромны, непостижимо огромны. Они приходили к клетке и разглядывали нас – а мы, безмолвно застыв, смотрели на них. Иногда кто-нибудь из них прижимал к стеклу нос или прикрывал свет так, чтобы было лучше видно – и тогда они становились еще уродливее и гаже.

     Один из них почти прижался к стеклу лицом, и тогда прямо передо мной оказался его глаз – огромный, отливающий коричневым с золотом со страшным черным зрачком. Этот зрачок был самое ужасное и непередаваемое, что я видел до сих пор – это был как вход в бездну, как провал в черноту. Я видел свое отражение в этом зрачке и не мог пошевелиться – я даже забыл, что надо дышать. Глаз чудовища был очень подвижен, перекатывался в своем ложе, вращался и двигался. Взгляд перетекал с одного из нас на другого, рывками хаотично рыскал по всей клетке и в коричневом золоте плескались светлые блики. Вдруг как штора стремительно упала и взвилась вновь – огромное веко с чудовищными ресницами захлопнулось и скрыло страшный глаз – одно мгновение, один перебой сердца – и глаз опять оказался прямо передо мной. Только когда чудовище отодвинулось от клетки, я смог перевести дыхание и пошевелиться – я онемел от ужаса. Чудовища отходили и приходили снова. Они тыкали в стекло, водили по нему огромными толстыми пальцами – и на стекле оставались жирные радужные разводы. В клетку постепенно просачивались запахи – оказывается, чудовища пахли. Отвратительно и в то же время волнующе. Это были странные, непривычные запахи, я бы даже не смог их точно описать – значение многих открылось нам позже и – видит бог! – я предпочел бы никогда их не знать!

     Нас было десять. Десять перепуганных и обезумевших от страха неудачников, случайно попавших в эту переделку. Оказавшихся не в том месте, не в то время. Попутчики по дороге в ад.

    Мы очень быстро познакомились, скомкано и бессвязно поведали друг другу свои нехитрые истории – истории про то, как мы очутились здесь. Для всех это было просто утро – обыкновенное утро, начало нового обыкновенного дня. Оно могло быть лучше, могло быть хуже, но оно было самым обыкновенным.

     Дороти вела Миди в садик для малышей, а Миди капризничала всю дорогу.

   Тим и Эли собирались перекусить и еще немного поболтать – они совсем недавно стали жить вместе, самостоятельно, одни – ну, вы понимаете. Они были в том возрасте, когда так много хочется сказать друг другу – когда еще есть что сказать! Когда еще хочется быть вместе – всегда, каждое мгновенье, касаться, видеть друг друга. Они и здесь все время были рядом – одновременно трогательные и смешные.

   Фрэнк решил, наконец, поправить крышу – ну да, он был ленивым парнем, медлительным, немного туповатым, давно собирался, крыша совсем провалилась, а тут вот сказал себе – все, надо сделать…

     Бадди и Холи ругались – они ругались уже с утра, они всегда ругались – почему он разбрасывает вещи, почему она так долго собирается, почему он шляется со своими друзьями, где она была со своими подругами, почему его мама позволила себе такие высказывания в ее адрес и почему она опять столько потратила в этом месяце. Теперь они даже не могли вспомнить из-за чего они ругались в то самое мгновение, когда все случилось.

   Дик в это утро думал о молоденькой соседке напротив. При мыслях о соседке в организме Дика происходили странные изменения, колебания, волнения и порывы. От этих порывов Дику все время хотелось что-то делать, куда-то бежать и бурно двигаться. Ему казалось, что если он не сделает что-то очень решительное и бесповоротное прямо сейчас, то взорвется. Дик был совсем зеленый. Но хотел казаться очень крутым. Но сейчас любой, даже Фрэнк, мог без труда понять, что он просто безумно боится. Что он из последних сил сдерживается, чтобы не начать орать и метаться, тыкаясь во все углы и стукаясь головой о стеклянные стенки.

     Рой единственный, кто не рассказал о себе ничего. Он просто сказал: «Я – Рой», и отвернулся, как будто сказанного было достаточно и все объясняло. Я знаю таких парней, от них по возможности лучше держаться подальше, с ними никогда не знаешь, чем закончится дело, но невольно чувствуешь, что не в твою пользу.