Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

Лорды с Болотен-стрит

Полдень, как и утро, заслуживал всяческих похвал. Дул лёгкий ветерок. Суслики столбиками стояли у своих нор и насмешливо пересвистывались:

 – Куда прёте, дурачьё!

Трясогузка пристала у дороги, скакала по стволам, чуть не по головам (руки заняты, прогнать) и разорялась:

- Ведь не ваше! Ведь не ваше!

Наше, дура! Теперь наше – мы столько выстрадали ради этих штанг, ради футбола, ради нашей большой мечты. Однако, что толку с ней спорить – дороге не видно конца, мучили и голод, и жажда, натёрли плечи эти проклятые лесины.

Шли полем, виден стал посёлок, но силы были на исходе. Перекуры стали чаще, пройденные отрезки всё короче.

Валерке Журавлёву толстый комель достался. Он пыхтит и отдувается, его румяная физиономия сочится потом. Я иду впереди с тонким концом сосны на плече.

- Не плохо бы дождичка, а Валер?

- Лучше селёдочки с луком и молоком.

Валерка всё на свете ест с молоком, потому он такой толстый, и зовут его Халва.

- Не трави душу, гад.

- Слушай, если нас не покормить несколько дней, я только похудею, а ты-то, наверняка, сдохнешь.

- С чего бы это?

- У меня жирок с запасом, а у тебя кожа да кости.

- Если голодать придётся всей команде, - парирую я, - тебя первого съедят.

Валерка замолчал, а я подумал, что он подозрительно начал поглядывать на остальных – готовы ли те к людоедству или ещё потерпят немного. 

За такими пустыми разговорами нудно тянулось время. Мы несли штанги по двое, и ещё двое отдыхали, впрягаясь в ношу после очередного перекура. И вдруг бунт. Отдохнувший Сашка Ломовцев отказался нести сосёнку.

- Боливар выдохся, и бревна ему не снести, - объявил он, мрачно глядя меж своих коленок. Плечи его сгорбила тяжёлая давящая тоска. Было ясно, что никакая сила на свете не заставит его подняться и взвалить на себя шершавый комель.

- Ну-ка, дай мне руку, - подошёл к нему Андрей Шиляев. – Я сначала её жму, а потом бью в торец, потому что терпеть не могу жать пятерню покойнику.

Сашка не испугался, лишь проворчал глухо:

- Бросьте меня здесь. А мамке скажите, чтоб пришла за мной с тележкой - сам не дойду.

- Ты дурак, мастер, - сказал его напарник Серёжка Колыбельников. – Столько протащиться и бросить сейчас, у самого дома.… Не понесёшь – мы тебя из команды того, выгоним.

Сашка упал на спину, заложив руки за голову, с тоскою глядя в небеса:

- Да хоть запинайте до смерти – дальше ни шагу…

- И не хочется, и жалко, да нельзя упускать такой случай, - сказал Колыбеля и стал кидаться в строптивого Ломяна сосновыми шишками, припасенными для младшего брата.

- Дать ему в хайло что ли? – сам себя спросил Шиляй, пожал плечами и отошёл.

Мы взвалили на плечи ненавистную ношу и, шатаясь, побрели дальше.

Оставшийся без пары и отдохнувший Колыбеля суетился:

- Не хотите ли порубать, мужики? Нет, правда, я сбегаю. Вон магазин-то, ближе, чем поле. Вы пока шлёпаете, я вафлей принесу, целый кило, у меня деньги есть.

И он побежал (откуда силы взялись?).

- Один хитрей другого – вот команда подобралась, - сказал Мишка Мамаев.

- Да какой он хитрец, дурак законченный, – я про Ломяна.

- А вафли это хорошо. Я их страсть как люблю.

- Голод, если книжки почитать, самое частое на Руси стихийное бедствие.

- А еда – самое главное, что есть на свете.

- Во базар, а… Больше не о чем поговорить что ли?

- В пустынях миражи – ну, пальмы там, озёра. Братцы, никто колбасу впереди не видит?

- Вон то облачко похоже на куриную ножку.

- Где, где? Цапнул сам и отвали, дай товарищу куснуть…

- Кажись, котлетами пахнет. Точно, где-то котлетки жарят.

Все зашмыгали носами, принюхиваясь.

За этими разговорами кое-как дотащились до места, которое планировали под футбольное поле. Сбросив на землю ненавистную ношу, мы повалились в ласковую траву, не в силах идти домой, как того требовали тоскующие животы. Впрочем, поджидали обещанных вафлей.

- Люблю есть, люблю спать, купаться, загорать, играть в футбол.… Да мало ли чего. Одно ненавижу в жизни – таскать брёвна.

- Ты не один, Толян.