Боги и богини нашей земли,
Шамаш, Син, Адад и Иштар,
Удалились почивать на небо.
Они не вершат суда,
Не разрешают споров,
Ночь укутана тьмой[1].
Резкий стук в дверь вывел меня из сладкого сна. С губ сорвался легкий стон. В голове пронеслось...
«пусть демоны пустыни заберут его, кто бы он ни был»
...а тело перевернулось на другой бок. Глаза вновь закрылись, и сознание уже стало уплывать в благодатную дрему, как вдруг послышался визгливый крик:
— Саргон, открой!
— Да чтоб тебя... — прохрипел я осипшим голосом и сел на соломенной циновке.
Тонкая тростниковая дверь продолжала сотрясаться от ударов, а звуки от них сотрясали мою тяжелую от похмелья голову.
Кашлянув, прочищая горло, я гаркнул:
— Если ты мне ее сломаешь, чинить будешь сам! Понял?!
Стук резко прекратился. Воцарилась тишина. Однако продолжалась она недолго. Через пару секунд незваный гость заколотил с удвоенной силой:
— Выходи немедленно!
Я застонал.
«Может, не стоило вчера так много пить? Да нет, глупости. Конечно, стоило. Я отлично поработал и заслужил отдых».
Словно в подтверждение, в руках расплылась слабая и ноющая боль. Проведя ладонями по лицу, я резко встал, поправляя серую набедренную повязку. Рой «мошек» тут же взвился перед глазами, а скудный интерьер хибары в виде грубо сколоченного табурета и небольшого деревянного стола поплыл куда-то влево.
Снаружи все тот же визгливый голос подгонял:
— Во имя Мардука[2], открой, наконец!
«Кого там ветром принесло? Ладно».
Сделав глубокий вдох, я заставил «мошкару» исчезнуть. Медленно передвигая босыми ногами по прохладному полу из глины, прошлепал к выходу и открыл дверь.
Это был Сему. Как всегда растерянный. Правда, сейчас больше, нежели обычно. Черные глаза широко раскрыты, а на белой рубашке проступили круглые пятна от пота. Он тяжело дышал. Тучное тело вздымалось под одеждой. На бледном лице виднелась недельная щетина.
Зная его чересчур тревожный нрав и припоминая события прошлого дня, я догадался в чем дело и растянулся в ехидной улыбке:
— За сколько?
Он еще больше выпучил глаза:
— Что?
— За сколько продал?
— Кого?
Я начал терять терпение и уже не так широко улыбался:
— Жену, кого же еще. Или у тебя их несколько?
Мгновение Сему ошарашено пялился на меня, а затем затараторил:
— Нет, то есть... да, то есть... не совсем, я хочу сказать... я не по этому поводу...
Моя правая бровь взмыла вверх:
— А, раз не по этому поводу, тогда убирайся. Я устал и хочу спать.
— Но...
— Никаких «но». У меня голова болит. И только новость о продаже в рабство твоей любимой Анум помогла бы мне встряхнуться.
Высказав ему все это, я начал закрывать вход.
— Послушай...
— Осторожней в следующий раз. Дверь денег стоит.
— Я по поводу корзинщика! — взвизгнул Сему.
Дверь осталась наполовину приоткрытой.
Все еще сохраняя легкую улыбку на устах, я сказал:
— Если он считает, что слишком много мне заплатил, то можешь передать — таков был уговор. К тому же, — я подмигнул, — мы с тобой вчера немало пропили и...
— Он мертв.
Улыбка съехала с моего лица:
— Мертв?
— Да, — Сему нервно теребил пухлые пальцы.
Я недоверчиво уставился на друга. Тяжелая голова никак не позволяла сообразить — разыгрывает тот меня или нет?
— Еще сутки назад он был здоров, как бык... Бел-Адад сиял от радости, разглядывая «виллу», что я ему отстроил. Его сердце разорвалось от счастья?
— Сейчас не до шуток, Саргон! — заскулил Сему, заламывая руки.
— Да скажи ты толком, причем тут я?
— Ты убил его, — промямлил он.
Я почувствовал легкий холодок, несмотря на то, что утреннее солнце уже неплохо припекало:
— Ты что несешь? Вчерашнее вино затуманило твой разум?
— Ну, то есть, не совсем ты, ну то есть...
— Что «ну, то есть»? Говори прямо!
— Ты же строил... и, это, ну... то есть... — тут его речь перешла на бессвязное бормотание.
Ощущая прилив волнения с примесью страха и нетерпения, я вновь распахнул дверь, схватил Сему за грудки и хорошенько встряхнул: