Ключи от королевства

Глава 1

В этом году весна пришла в Фризию раньше обычного. От далёких вечных ледников веяло прохладой, а в долинах уже весело звенела капель: с крыш приземистых сложенных из грубого серого камня домов свисала сверкающая на солнце бахрома сосулек; с гор, где началось таяние снегов, сбегали ручьи, вливаясь в широкую синеву озера, названного Девичьим, потому что там в старину, спасаясь от набега кочевников, утонули послушницы монастыря. Сам монастырь, который был невидим зимой из-за укрывавшего лес снега, а летом – из-за густой зелени, сейчас блестел на солнце золочёной черепицей крыши. За ним острым шпилем поднимался скалистый утёс Проклятой горы, где, по старинным поверьям, был похоронен колдун, некогда принёсший немало бед фризскому народу. Говорили, что прадавний вождь фризов велел срубить монастырь по соседству с горой, чтобы монахини своими молитвами удерживали колдовское зло под землёй. Эти поверья передавались от одного поколения к другому, с каждым разом обрастая новыми и ещё более ужасными подробностями, - так страх веками удерживал любопытных от желания докопаться до истины. Причём «докопаться» в прямом смысле слова: ведь, помимо заклятия, ходили также осторожные слухи о том, что вместе с колдуном в могиле были зарыты какие-то редкие сокровища.

- Какая же удивительная красота вокруг! Какой пьянящий простор! – восторженно воскликнула стоявшая на холме девушка и раскинула руки так, будто хотела обнять всё то, что видели её глаза: и ясную голубизну неба, и глубокую синеву озера, и темневшие за ним сосновые боры.

Одинокая фигурка девушки чётко вырисовывалась на фоне укрытых снегом холмов: тоненькая, она производила впечатление хрупкости, и мало кто знал, какой ловкостью и выносливостью обладало девичье тело. В целом внешний вид девушки был обманчив, потому что с первого взгляда её можно было принять за пострела-мальчишку, готового в одно мгновение взобраться на самое высокое дерево, на спор быстрее всех добежать до самого дальнего холма или забраться в чужой сад за спелыми сливами. Коротко остриженные пепельного цвета вихры взлохмачены, очертания плеч и бёдер угловаты, локти и коленки острые, движения порывистые. Лицо можно было назвать скорее привлекательным, чем красивым, и то благодаря коже – удивительно нежной, белой и матовой, напоминавшей подсвеченный изнутри тонкий фарфор. И ещё глазам – большим, непроницаемо-чёрным, с ярким блеском: эти поразительные глаза делали лицо одним из тех, которые, один раз увидев, уже нельзя забыть. Девушка была одета, как монастырские послушницы: в длинный, ниже колен, чёрный подрясник с длинными узкими рукавами, слегка расширенными от локтя; сверху была наброшена подбитая овчиной накидка, зашнурованная у самого горла.

- Красиво же, правда? Что ты молчишь, Тайгет? – Девушка обернулась, присела на корточки и склонилась над чем-то, завёрнутым в тряпицу.

На её голос из тряпицы выглянуло странное существо: едва оперившийся птенец горного орла с приплюснутой с боков головой змеи и жёлтыми глазами рыси. Издав в ответ тонкий протяжный звук, существо тут же спряталось обратно.

- До чего же ты трусливый, Тайгет! – рассмеялась девушка и, просунув руку внутрь тряпицы, пальцем погладила птенца по голове между глаз. Тот снова пропищал, и девушка прибавила: - Ну не ворчи, не ворчи! Я помню, что тебе довелось пережить, и знаю, что для того, чтобы освоиться в этом мире, тебе понадобится время.

Она бережно взяла птенца в руки, прижала к груди и выпрямилась.

- Ладно, Тайгет, мне пора бежать! Отнесу тебя в укрытие, еды, что принесла, тебе хватит до завтра, и завтра же мы с тобой свидемся снова. Веришь, я бы с радостью провела в твоей компании весь день, но порядок в монастыре обязателен для всех, а матушка настоятельница строга ко всем без исключения. Если я нарушу монастырский устав и опоздаю к обеду хоть на минуту, меня накажут поркой розгами. В лучшем случае, на десять дней посадят на хлеб и воду.

Птенец по имени Тайгет жалобно пикнул.

- Вот и я говорю: ни в том, ни в другом случае для меня нет ничего приятного, - согласилась с его мнением девушка. Всё так же прижимая птенца к груди, она сбежала с вершины холма и направилась к лесу.

Снежные сугробы поднимались кругом, как непреодолимые бастионы; синие тени окрашивали подножия холмов; в тишине был слышен лишь лёгкий треск скованных морозом деревьев и скрип снега под девичьими ногами: хрум-хрум, хрум-хрум...

Вскоре девушка вошла в лесную чащу, и лазурь неба над её головой закрыли верхушки тесно стоящих сосен. Сухие шишки и опавшая хвоя, усыпавшая снег у стволов этих вечнозелёных великанов, шуршали под её лёгкими и быстрыми шагами. Откуда-то из глубины чащи, шумно хлопая крылышками, взлетела целая туча красногрудых снегирей; где-то подальше стрекотали неугомонные сороки, мерно стучали дятлы. Девушка подошла к зарослям можжевельника, осыпанного твёрдыми мёрзлыми ягодами, опустилась на колени и осторожно положила завёрнутого в тряпицу птенца под куст.

- До завтра, Тайгет, - прошептала она с печальным видом: как будто расставалась с другом или близким человеком. Затем заложила гнездо пучками прошлогодней травы, поднялась, отряхнула полы подрясника и, приподняв его над коленками, помчалась к монастырю.

Монастырь представлял собой двухэтажный каменный дом под черепичной крышей с высокими стрельчатыми окнами и широким крытым порталом, колонны которого были обвиты густым вечнозелёным плющом. Перед этим зданием довольно мрачного вида, возвышающимся на фоне леса, расстилался огромный двор, украшенный цветочными клумбами и газонами, а позади был разбит сад, сквозь гущу которого просвечивали узкие белые дорожки. Осенью, когда сад сбрасывал с себя зелёный убор, из окон верхнего этажа монастыря были отлично видны Девичье озеро и вершина Проклятой горы.

В простонародье монастырь называли Приютом Разбитых Судеб, ибо сюда попадали те, у кого жизнь в миру по какой-либо причине не сложилась. Послушницы здесь были в основном из благородных семейств: одних девиц родные прятали за стенами монастыря из-за их телесного уродства или слабоумия; других, потерявших невинность до свадьбы, упекли сюда, чтобы скрыть семейный позор; большинство же девушек были незаконнорождёнными детьми – бастардами. О настоятельнице монастыря также ходили нелестные слухи. Говорили, будто в молодости она сбежала из родительского дома с конюхом и даже прижила с ним ребёнка, потом конюха прирезали в пьяной драке, а молодой женщине, чтобы прокормиться, пришлось торговать своим телом в городских тавернах. Ребёнок же её то ли умер, то ли она подкинула его в чужую семью. Через год несчастная женщина, уже умиравшая от истощения, появилась на пороге родного дома, откуда её, по велению отца, отправили в самый дальний монастырь. Прошёл не один десяток лет, прежде чем падшая женщина возглавила монастырь, который стал ей домом. По понятной только ей одной причине больше всего она недолюбливала именно тех девушек, чьи судьбы были похожи на её собственную. Потерявшие целомудрие со случайными любовниками, сбежавшие от родителей, опорочившие честь семьи. Таким в монастыре было тяжелее других, и, случалось, некоторые из них не выдерживали: бросались с утёса в Девичье озеро, тем самым снова и снова подтверждая его печальную славу.