Книга отражений. Настоящее и прошлое

Часть 1. Ночные мысли, ночные разговоры. Глава 1

Книга отражений

Познавши – молчи…

Настоящее и прошлое.

…ибо слово – серебро,

а молчание – золото.

Часть первая. Ночные мысли, ночные разговоры.

Не все, что говорят тебе друзья, правда,

И не все, что говорят тебе враги, ложь.

Глава первая.

Сколько себя помню, меня посреди ночи будил один и тот же сон, беззвучный, покадровый, страшный: ночная дорога, скорость, старое, узловатое дерево, столкновение, вспышка. Даже проснувшись с криком, распутывая сбившиеся простыни, я видела только сполохи пламени, пожирающие ночь.

Никто мне не может объяснить, откуда взялся кошмар, преследующий меня уже двадцать лет. Марта, мой психоаналитик, утверждает, что это видение свидетельствует либо о реальном событии, свидетелем которого я стала, либо о тревожном состоянии моей психики. Вот только эти версии меня никак не устраивают: никаких отклонений от нормы в моем психическом здоровье обследование не выявило. А родители утверждают, что свидетелем катастрофы я стать не могла, поскольку до семи лет была тихим, застенчивым, в общем, крайне домашним ребенком.

В последнее время сон стал мне снится реже, хотя неожиданно, без всякой связи с событиями моей жизни он выплывает, словно служит напоминанием о неразгаданной загадке. Как, например, сегодня. И вот в три часа ночи я сижу на постели, привычно размышляя о прошлом. Десять лет я живу одна, изредка навещая родителей, отдавая все силы работе, только бы не думать о Пророчествах, Книге, предательстве… да, и о сне тоже, так как я не знаю, что со всем этим делать.

На часах снова три, я снова наедине с собой, и убежать от мыслей не удается… Снова.

Когда наступило время неожиданностей? Странно, но я сама не могу припомнить. Иногда, во время очередных горестных ночных бдений, я решаю, что всё началось в мои тринадцать, когда я встретила Анну-Марию. Иногда я думаю, что все странности пришли с Книгой, а временами кажется, что необычной я была всегда. Вот только родители не хотели признавать очевидного.

Нет, все случилось раньше. Сколько же мне было? Семь или восемь, не больше. В наш город приехал цирк, и мои родители привели меня на представление. Папа, в отличие от многих состоятельных людей, не был скуп, во всяком случае с семьей, поэтому мы побывали в национальных парках, в зоопарках и театрах; после того как я подрасту, планировались музеи и картинные галереи, так что провинциальный цирк, казалось, не мог произвести такого впечатления. Я не помню клоунов и жонглеров, смутно вспоминаются акробаты в пестрых трико и фокусник с красным газовым платком. Но зверей я помню до сих пор. Ни в одном цирке (а побывала я в десятках, уже позже) не было таких великолепных животных. Огромные песочно-коричневые львы с шелковой, волосок к волоску, гривой, грациозные пантеры с черной шкурой, отливавшей бархатом в свете софитов, темно-желтые с черными розетками пятен ягуары, дымчатые волки, чьи глаза блестели в темноте ярко-зеленым… всех не перечислишь. Я смотрела, как завороженная, и только боялась, что со звуками фанфар это волшебство кончится. Последними выступали тигры, которых раньше я видела только на картинке. Мощные и в то же время странно-изящные звери послушно выполняли команды дрессировщика. Выступали три тигра, еще двое сидели на бортике, привыкая к арене, как мне сказал папа. Один сидел так близко к нам, что я видела оранжево-черные переливы его шкуры. Словно почувствовав мой взгляд, он обернулся, и впервые в жизни я посмотрела в янтарные, спокойные и холодные глаза хищника. От окрика дрессировщика и свиста хлыста вздрогнули мы оба. Зверь обернулся к человеку в блестящем костюме и зарычал. Вдруг его тело напряглось перед прыжком, который, я откуда-то знала, будет стремительным и смертельным. Следующие события уложились в секунды, но для меня время словно стало тягучей карамелью. Вскочив с места, я закричала: «Не надо!» А в следующую секунду проволочного ограждения передо мной уже не было, я стояла за бортиком арены и сверху вниз смотрела на тигра. Боковым зрением я видела и других животных, замерших на месте, и застывшего дрессировщика, но всё мое внимание поглощал огромный полосатый зверь, распластавшийся передо мной. Встав на колени, я попыталась обхватить его голову, но для моих детских ручонок она была слишком велика. «Ты такой красивый, ты не можешь быть злой», – сказала я и погладила тигра. Прижмурясь, он смотрел на меня, и в тот момент ничто не удивляло ни меня, ни, наверное, его. А дальше время с хлопком вернулось, вокруг разверзся настоящий бедлам: кто-то кричал, кто-то бежал к выходу, меня рывком подняло в воздух. Оглянувшись, я увидела отца с безумным лицом, крепко схватившего меня. Следующие несколько часов сплелись в невозможную разноцветную путаницу из лиц и голосов: меня осматривает доктор с ошарашенным лицом; мама и папа не верят, что их дочь вырвана из лап тигра без единой царапины; отец со мной на руках кричит на директора цирка в его кабинете; я реву, и всё, что могу сказать, это только: «Не обижайте тигрика, он хороший!»

Несколько дней меня продержали дома, кормя лекарствами: родители не могли поверить, что я цела и невредима. Цирк уехал, и только после моего истеричного рева папа сказал мне, что с «моим» тигром все в порядке и судиться родители ни с кем не будут. Еще через несколько дней на происшествие в цирке в нашей семье наложили табу, и до сих пор мои родители предпочитают думать, что всё это им примерещилось. Я вполне их понимаю: никакого логического объяснения внезапному падению проволочной ограды нет, про тигра я уж и не говорю. Поэтому про цирк я не заикалась и не бывала там до восемнадцати лет, пока не уехала из родительского дома.