Книга шороха

Глава 9 - Неколыбельная

ГЛАВА 9

Неколыбельная

Спой мне ту самую, старую,

Ту, которая, словно, бессловная.
Заунывная и проклятая,
Песня наша немонотонная.

В простынях бесконечные Шелесты
Шебуршат руками, бескровые.
Век бессмертные и усталые,
Как бы люди немногословные.

Пробираются в сон, коварные,
У меня вызнают потаенное:
Охраняемое, сакральное,
Вслух ни разу не говоренное.

Спой ту самую – громкую, смелую,
Для кого-то из первых – последнюю,
Соногонную и метельную -
нашу песню Неколыбельную.

С последней встречи с Грю Монном прошло какое-то время – сколько, Аили точно не знала, но следы от его ударов уже почти исчезли. Осталось только нездоровое желтое пятно на виске. Иногда она жаловалась на резкую головную боль, и Блуд уговаривал навестить Дани в госпитале, чтобы проверить, все ли в порядке.

– Вам стоит сходить, – он неторопливо застегивал длинное черное пальто, через зеркало разговаривая с Аили. – Вас осмотрят и выпишут лекарства. Это больше не ваши темные века, когда нужно было терпеть и умирать без надежды на помощь.

Сдавшись, она устало закатила глаза:

– Хорошо.

– В конце концов, – мрачно добавил он, – прогулка пойдет на пользу.

Зима в Арх-Дамане. Колючая, жесткая зима, сухая и хмурая, какой была в ее детских воспоминаниях, когда она впервые оказалась в этом городе с Иалом. Дороги покрывал редкий мелкий снег, с моря дул пронизывающий ветер, таился в закоулках и выскакивал, бил в лицо пощечиной, скользил за воротник и морозными костлявыми руками схватывал горло, свистел в ушах.

Они медленно шли по улицам, а мимо с грохотом проезжали большие груженые машины серого цвета, проходили серые гражданские патрули, немыслимую высоту серого неба пронзали серые самолеты. Серый – цвет Арх-Дамана. Смешавший в себе чистоту белого и грязь черного, цвет праха и скорби, вины и безгрешности, он всегда был символом этого города. Города, безразличного к людям.

 А люди были злы. Их поглощало отчаяние. Каждый знал: война пришла из-за маковых дельцов, из-за бесполезных надуманных денег, из-за алчности безнравственной Кочерги, которая день за днем строила козни Семмирскому торговому дому, государству, горожанам. Об этом знали мальчишки, несущиеся вдоль тротуаров с охапками вялых маков в руках. Продавцы, остервенело бьющие молотками по доскам, заколачивающие двери своих магазинов. Водители военных грузовиков, везущие в порт оружие и боеприпасы. Знали солдаты нового призыва, покидающие дома, забросив за спину походные мешки. Прежде не державшие в руках винтовку – молодые румяные ребята, улыбающиеся, надвинувшие фуражки на лоб, чтобы никто не увидел их слез. Лучше всех об этом знали матери, сестры, дочери и жены, провожающие с порога истошным рыданием, бегущие следом, молящие остаться. Но солдаты все равно уходили. Как вода по капле стекались в реку и бурлящим потоком устремлялись в порт, чтобы наполнить голодный океан. Закинутые за плечо штыковые винтовки, казалось, выросли до облаков и вздернули низкое зимнее небо, а за спинами оставалась пустота.

Блуд под руку вел Аили мимо перегороженных улиц, обходил сборные пункты и склады. Его черным глазам не было дела до человеческой суеты. Он смотрел себе под ноги и молча ступал вперед, сторонясь патрульных.

– А ты останешься? – она крепко сжимала рукав его черного пальто. – Если ты уйдешь с ними, Дани не справится.

– Останусь, – уверенно ответил он, выдохнув облако белого пара. – Я знаю, что нужен здесь.

Они вышли на широкую площадь недалеко от порта, где расположилось старое здание городского госпиталя. Аили замерла в исступлении. Со всех сторон до нее доносились голоса, команды, люди в белых халатах выбегали на мороз и принимали больных и раненых, помогали тащить носилки и оказывали на месте необходимую помощь. Прибывали и прибывали потрепанные машины с новыми и новыми людьми. Приходили местные жители, умоляли, требовали, чтобы их пустили и вылечили.

– Теперь вы понимаете, почему госпожа Марих так важна? – Блуд свысока поглядел на нее. – Здесь не хватает санитаров, сестер и сиделок, а она – врач. Ее работа – пришивать оторванные руки и ноги одним, отнимать безнадежные конечности у других, латать людей, как кукол. И кроме них к ней посылают больных тифом, чахоткой, притворщиков, не желающих воевать. Потому что таких, как она – единицы, а страждущих – сотни.

Аили виновато потупилась.

– Тогда зачем я пришла сюда? Есть люди, которым помощь нужнее, чем мне.

Осторожно пробираясь через давку, Блуд провел ее вглубь здания.

– А вы – Кочерга, – поучительно заметил он. – Представьте, что случится, если вас не станет. Ваши преступники: те, что охраняют «Жаровню», что фасуют для вас опий, покупают его – без вас они сорвутся с цепи и станут новой бедой.

Она ошеломленно оглядывалась на бегающих от посетителя к посетителю санитаров и отстраненно отвечала:

– Грю этого не допустит.

Блуд остановился у стойки в парадной, разрывающейся от телефонных звонков, и недовольно сказал: