Князь мёртвого леса

Князь мёртвого леса

…Вы, благодетель мой, давно уже просили сию историю рассказать, да я всё не находил сил в себе вернуться к тем дням и, здраво всё осмыслив, изложить тогдашнюю чертовщину трезво, без мольбы о спасении и звериного страха. И сейчас едва ли отважусь снять крестик с шеи… Я, к своему стыду великому, часто в прежние времена сеял где попало крестики, а теперь уж давно один серебряный ношу и каждый вечер целую при молитве! С тех событий минуло уж пятнадцать полных лет да несколько месяцев – точной даты не назову. Была ли это осень или весна – не помню. Вы не обессудьте: первые года опосля чудесного спасения я жил, как убитый, и в сознание не приходил ажно до другого неприятного случая, о коем я писать до сих пор не рискую, а только при личной встрече об нём поведаю, коли прикажете.

Жил я тогда в сосновом бору под всем известным градом. Много про него писали потом в газетах! Я статейки собираю и храню, часто перечитываю.

Юрий Всеволодович, царствие ему небесное, меня ценил за знание охоты и любовь к оной. За великокняжескую любовь я живал достойно, хлеб-соли не жалел ни для себя, ни для соседа. А только одного уразуметь не сумел вплоть до дня своего побега с гиблой земли и часто вопросом задавался: отчего Юрий Всеволодович в свой же бор не вылезает? Помню, к брату своему великий князь заглядывал, в другие владения, а свой же бор стороною обходил да всем прочим грозил за «браконьерство» (ну какое, говорю, браконьерство, если там обычная животина, а не диковинная?) тяжбами и судом. Великий князь у императора в фаворе был, так что никаких сомнений его слова не вызывали.

Однажды на опушку ко мне заглянул княжич Святослав Юрьевич. Ох, и ошиблись с именем для него покойники-родители, скажу я Вам! Наведался ко мне, детина великовозрастный, глуп глупа глупее, да просит меня премудростям охотничьим научить. «Как Вашему высокоблагородию будет угодно», – ответствовал нехотя я. Много дней на это убил. Тут, понимаете ли, нужно княжича обрисовать: статный молодец, в плечах косая сажень, взгляд живой, бойкий и дерзкий, кулак не кулак, а глыба целая! Да жаль одного только: голова у него дубовая! Ты ему говоришь, как беглую животину выискать, про следы, а он на деревце бабочку увидел и – хрясь! – нет бабочки. А ручке хоть бы хны! Будто не по дереву бьёт, а перину хлопает! Да-с, такой осерчает – и дух из тела выйдет.

Окончил я ту дубину премудростям учить – он просит с ним на медведя пойти. Я хоть порядком замаялся, а отказать барину не смею. Да в местах с ним никак не могли сойтись. Обучался-то княжич, по позволение батюшки, в сосновом бору, да только со строгим наказом зверей в лесу не обижать. Памятую о повелении великого князя, предлагал я к Глебу Всеволодовичу съездить, в соседнюю землю. Дурень всё на своём: обойти наследие хочет!

Принялся он тогда меня на чём свет стоит ругать и требовал непременно в бор с ним идти. Ну как «требовал»… Требовать княжич не умел, это весь город знал. Он человек глупый, это правда, но добрый, сердечный! За то и ценили барчонка всем людом.

– Как пререкаться со мною смеешь! – вскричал Святослав Юрьевич больше обиженно, нежели с угрозой. – Отец мой кров тебе дал, житие твоё устроил, а ты споришь?

– Так ведь батюшка-то Ваш, высокоблагородие, строго-настрого в бору охоту вести всем воспрещает, сам туда не идёт! Как же я его указ-то нарушу…

– Отец отцом, а мой приказ слушай: идём в бор! Как охотиться устану – уйдём. А потом я тебе, егерь, новое жилище поставлю, получше нонешнего. Обветшала хата, небось?

И тогда я, каюсь, согрешил: уж на что хорошо жил, а лучше всё равно захотелось! Это в людях, пишут газеты, черта известная. Хлеба ради в карман нищий лезет, а пекарни ради – делец! Да я отвлёкся, Ваше сиятельство.

Перед княжеской волею склонился и сразу же, не евши, поскольку детина не позволил, поплёлся с княжичем в сосновый бор. Тогда ещё я что-то заприметил нехорошее: звери все скрываются, да так, что и следа нигде не увидишь и вздумаешь на миг, что вовсе животина не водится здесь! А ведь я бывал не раз в лесу, хотя и без намерений охотничьих. Там зверьё непуганое обыденно было, человека не сторонилось. А именно теперь застеснялось.

Час, второй, третий – бродим по бору. Княжич злится, грозит поборы устроить, последнюю монетку в казну присвоить хочет. А я только и знаю: кланяюсь и милости прошу. А про себя думаю: что ж тебе, чёрту, неймётся? Уже слугу покорного уважил, когда буханку хлеба не дал в рот положить! Все три часа я сбирал по лесу ягоды, лишь бы с голодухи не обессилеть. Один раз Святослав Юрьевич мне подал красивые синие шарики – вороньи глаза! Внимательно так он слушал прежде лекцию об ядовитых растениях – хоть бы постыдился мне отраву всучивать!

Вышли к озерцу.

– Устали мы, – говорю, – уже по лесу ходить. Нехороший день сегодня: нет воли охотнику. Прошу, высокоблагородие, выйдемте отсюда.

Обернулся княжич несколько разков – и заприметил кого-то в кустах. За шиворот схватил, приказал идти дале. Саженей сто прошли, на поляну вышли. Там медведь спал чёрный. Большой хищник, человека проглотит и не заметит. Сейчас припоминаю, будто трава, на которой он лежал, сероватая была, не чета остальному ярко-малахитовому бору. Рядом гнил кабан, убиенный не менее суток трёх назад. Воняло жутко и отбивало всякий аппетит, что было очень кстати.

Подаю княжичу ружьё. «Стреляйте, Ваше высокоблагородие», – говорю. А он – представьте! – и не думает ружья брать! Дубина стоеросовая кричит, что-де медведя своими руками придушит за прятки! И бежит на зверя! А тот проснулся. А тот на задние лапы встал! А тот руки барские схватил и тягается с ним! Минуту один другого не может перебороть… А потом смотрю: медведь этот голову слегка поворачивает, на плечо смотрит – и кусает его! И в другой момент здоровенный шматок мяса в зубах держит и смотрит на княжича как-то насмешливо, как будто сказать хочет: «Ну что, здоровяк? Со мной, думаешь, легко сладить, да?»

Я обхожу зверя стороной. Хочу барина спасти, в голову целюсь. Бах! А медведь уже Святослава к земле придавил и душит. И лапы у него тогда стали, словно у человека, только когтистые и мохнатые. Перезаряжаюсь, целюсь. Бах! А медведь и барин вновь на двух ногах! Я глазам уже верить перестал: нельзя так скоро положение менять! Думаю: да как же это так всё выходит, что я в медведя и попасть не могу? А зверь плечо выплёвывает, в грудь кусает, снова мясо в зубах держит.