Князь тёмной пустоши

Князь тёмной пустоши

Княжество Тарин, 38 год.

– Продай ребёночка, милая. 

В первый миг Мария не поверила, ведь не могла соседка такого сказать, просто не могла! Однако не по-старчески цепкий взгляд, наполненный полынной горечью, вернее слов твердил: «Всё верно».

Истолковав повисшее молчание по-своему, старуха продолжила:

– Графский наместник с ведьмаком будет завтра по хуторам ходить, выйди на Соборную площадь утром…

– Побойтесь гнева Небесных Владык! – яростно выдохнула вдова.

На стоящей под тёплым печным боком кровати, зашёлся в кашле её пятилетний сын. Заворочался, сбивая одеяло.

– Четверо их у тебя, а до весны полтора месяца, разве дотянешь? Да и весной поля-то засевать нечем.

Нечем. И зерно в долг не дадут – нечего в залог оставить. Всё мало-мальски ценное она уже продала. От прежней роскоши остались лишь стены добротной избы. Пока муж был жив – не бедствовали: и платье новое, и утварь, и дети никогда голода и побоев не знали. Вот только старшенькому всего десять лет, не подхватить ему отцовского ремесла. А Мария всё за детьми да домом смотрела, не подумали они с супругом, что однажды прежняя жизнь может закончиться… Впрочем, раньше вдова справлялась, но с осени пришел голод.

Приступ кашля всё не затихал. Не хотела болезнь отступать. Крепко вцепилась.

– Кара своего младшего колдуну пристроила. Наместник десять фунтов зерна отсыпал и два – с сушёными яблоками.

Рука со стаканом травяного отвара дрогнула. Вдова знала, зачем ведьмакам дети. В ученики или на алтарь, иного пути нет. Ей в своё время это чётко разъяснили сведущие люди. Соседи могли позволить себе надежду, Мария её давно поменяла на горькую правду.

– Не спеши судить, милая, – вдруг промолвила старуха, тяжело подымаясь. – Я в твои годы тоже думала – не отдам. Не продала, а девочка моя через неделю умерла, а за ней и вторая.

Скрипнула, закрываясь, дверь в сени. Весь гнев вдовы угас, словно песочные часы перевернули. Осталась лишь боль и горечь.

Ей бы дотянуть до весны, когда сойдут снега. Там и пригодится наука прабабки. Если ведать, как применять травы и коренья, то и без зерна не пропадёшь. Ведь до сих пор она всех четверых сберегла, ни одного смерти не уступила.

Голод безжалостно выкашивал хутора, вдобавок ко всему граф выдал декрет,  запрещающий покидать его вотчину. Впрочем, у соседей-то не лучше… Люди пробовали бежать пока дороги не занесло снегом.  

Полтора месяца до весны. Ян опять закашлялся, а Марии захотелось завыть, выплеснуть со слезами ноющую боль, страх, неизвестность. Однако глаза женщины остались сухими: не время и не место для слабости. Закипел котелок, запахло шалфеем, чабрецом, зверобоем…

– Небесные Владыки, защитите, сохраните сына! – зашептала она, мешая отвар. – Не обрывайте земную нить, не лишайте милости!

Ведьмак не ограничился площадью, он неспешно шёл по хуторской улочке, как хозяин, зашедший в стадо выбрать подходящего для обеда барашка. Их взгляды на миг встретились, загнав вдову под защиту стен избы, что вдруг показались хлипкими, ненадежными. Брошенное ведро сиротливо застыло на крыльце. Марию еще долго колотила противная, отнимающая силы дрожь. И вот этому… этому ей предлагали продать сына?! Никогда такому не бывать!

Законы княжества запрещали отбирать детей силой, за их исполнением граф следил строго, даже во время голода. Да и зачем нарушать, если за десять фунтов зерна можно получить все что угодно.

Два дня спустя

– Не теми травами от чёрного огня (1) пользуешь. Сгорит через три дня.

1. Воспаление легких.

Мария повернулась, чудом не расплескав драгоценный отвар. Незваный гость стоял, небрежно прислонившись к косяку. Уверенный в себе, властный, чужой. В темных волосах нитки проседи, одежда удобная, но странная. В Тарине такую не носят. Вдова могла поклясться, что внутренний засов в сенях остался закрытым.

– Продай, выхожу, – произнес между тем странный незнакомец.

Кружка с отваром полетела на пол, раскололась на две части.

Иногда небеса являют милость, даря способность чувствовать ложь. Чужеземец сказал правду: сына убивает черный огонь. Давно и верно, а она вовремя не различила. Теперь самой точно не выходить. Здесь бы лекаря, или еще пять травок в сбор добавить и молока достать… Молока, творога. Таких чудес они уже восемь месяцев не видели.

Сгорит.

Вылечит.

Мужчина неспешно поправил упавшую на глаза прядь волос. Блеснули перстни. Ведьмак, вылитый ведьмак, как только раньше не заметила!

– Зачем? – выдохнула горько. – Иной раз смерть милостивее.

– Чью милость принять – тебе решать, – он говорил равнодушно. Это несложно, за долгую жизнь выучился. Вдова не заметила ни страха (еще чуть-чуть и он бы непоправимо опоздал), ни жалости. Хороший дом, уютный даже в бедности.