Княже

Княже

Ветер свищет, завывает в вышине, и ты летишь, расправляя крылья. Холодный воздух забирается под перья, но солнце - огромный огненный шар - греет и ласкает...

А под тобою снежные шапки гор, синие ленты рек, лесные долины, в которых громко скачет по тропам княжья охота. И где-то между деревьев летают твои братья - невольники, призраки - не птицы.

И ты ведь тоже когда-то был одним из них.

Когти все еще помнят грубую кожу перчаток, лапы - крепкие путы веревки. Глаза никогда не забудут той глухой темноты, когда от них прятали солнечный свет.

Но теперь ты свободен и волен лететь, куда сердце укажет, и не надобно больше ни с кем делить добычи. Прошло время, когда тебя ловили и вязали сетями, и теперь ветер сладко воет под крыльями.

Изо дня в день ты летишь, без устали, без страха, и земля резво проносится далеко под ногами. Видишь каждую травинку, каждого мышонка, и оглашаешь воздух грозным кличем, бросаясь вниз.

Ты - навечно хозяин неба.

***

Но сегодня крылья тебя больше не несут, будто и не твои вовсе. Прямо в вышине они вдруг тебя покидают, оставляют один на один с ветром. И тот бросает тебя вниз. Кубарем ты летишь - нет, падаешь тяжелым камнем, а земля все ближе.

Грудью встречаешь острые камни, и мигом вышибает дух. А когда снова открываешь глаза, то видишь, что больше нет ни крыльев, ни перьев. Исчез изогнутый клюв и острые когти, теперь у тебя неуклюжее огромное тело и четыре лапы, что у волка. Но и шерсти нет - тонкое тряпье, что рвется без труда, - вторая кожа охотников.

Неужто ты теперь один из них?

Поднимаешь голову к небу, темно-синему, далекому, и кличешь, кличешь свои крылья. И голос твой теперь не такой уж громкий, не такой величавый. Слабый и тихий, чужой, не твой. И не хватает сил даже у такой большой груди, чтобы выкричать всю боль.

Поднимаешься на неровных длинных ногах и, будто олененок, бежишь спотыкаясь навстречу ветру. Но не поймать тебе его боле. Ускользает он из-под тонких пальцев, не схватить без когтей, не оседлать без крыльев.

***

Крылья, твои крылья... Вырваны нещадно из спины, и не осталось ни ран, ни шрамов. Будто и не было этих крыльев никогда...

О них ты плачешь днем и ночью, но не вернуть тебе ни свободы, ни сокола облик. Потому и стоишь на самом краю ущелья и глядишь-глядишь вниз. И на миг сердце наливается счастьем, ведь мир внизу снова далек и крохотен, будто смотришь на него ты с неба. Раскрываешь крылья, чтобы броситься вниз, и тут же вспоминаешь, что нет их, нет их у тебя. А ветер по-прежнему дует в спину, и думаешь тогда, а не ринуться ли в последний путь, последний свой полет?

Как вдруг за спиной твоей - пронзительный клич. И бежит к тебе дева, жена охотничья. Отступаешь на шаг, испуганно, хотя ты теперь ее больше и сильней. А она машет руками, все еще кричит что-то. И видишь, что нет у ней ни лука, ни ножа, и не змеится следом крови запах.

- Княже! Княже! Не бросайся вниз! - доносит ветер. - Свет очей моих! Со мной останься! Останься же!

И врезается в тебя хрупкое дрожащее тельце, крепко обнимает и губами обжигающими касается. Волосы у ней цвета пшеницы, золотые, колышутся на ветру. А глаза - что небо...

- Княже, помнишь ли ты меня? Свою Ладу? Помнишь? Ты скажи мне, - выдыхает она, цепляется за вторую кожу, тянет к себе ближе.

А ты смотришь в ее синие-синие глаза и выдыхаешь в ответ:

- Не помню я.

- Ничего не помнишь, княже? - испуганно вопрошает дева.

- Помню ветер, помню небо, помню солнце. Помню леса, помню долины. И в этом вся жизнь моя, красна девица.

Прячет она глаза ладонями и горько-горько вздыхает. А ты все ждешь, когда глаза ее вновь увидишь, и никакое небо с ними уже не сравнится.

***

Усаживает тебя дева в чистом поле и ведет рассказ, о любимом князе Ярославе, о злом колдуне из леса, о зелье проклятом, что люд простой в зверей превращает. И о тебе рассказ этот, не о птице - о человеке.

- Десять лет, десять лет я тебя все увидеть желала. Тебя прежнего, не сокола в вышине, - шепчет дева и гладит ладонь твою.

- Десять лет держал меня колдун в твоем тереме. «Люби меня» - все твердил, а я не любила. Я, как и люд наш, одному только сердце отдала. Верна тебе осталась, Ярослав.

Слушаешь ты ее, и, когда слушать уж невмочь, отводишь глаза и смотришь высоко в небо.

- И люди твои тебе по-прежнему верны. Поднялись они против колдуна. Выждали, когда состарился, проклятый, и вот и развеялись чары. Ждут тебя в родных землях, Ярослав!

Но качаешь головой и говоришь твердо:

- Не меня ждут. Не обо мне этот сказ. Обозналась ты, красна девица. Я лишь на небо вернуться хочу, ветра в крыльях хочу, гор вершины и зелены долины... Свободы своей обратно хочу.

Вздыхает дева и глаза вслед за тобой в небо поднимает. Не дано ей понять то, что тебе было небом подарено.

И тут говорит тихо:

- А ведь и мне знакома свобода эта, княже... Ты десять лет соколом в вышине летал. Уж забыл свою земную жизнь, птицей стал и душой, и сердцем. Я же всего год с тобой пролетала... Сброситься со скалы я хотела, да колдун завидал, и тогда взмолилась я снова: «Обрати и меня уж птицей! Отпусти меня, либо в пропасть, либо в небо! Никогда ведь не полюблю!». И сжалился колдун – вмиг, и у меня крылья выросли... И сделалась я маленькой совсем, как перо, легкой.

Смотришь на нее и не веришь. Чтобы дева эта точно так же на крыльях летала... Чтобы воздух ледяной грудью встречала, чтобы ветра порывы на лету ловила...

И тут выуживает она из-за пояса перо соколиное.

- Мое, - шепчет. - Его ты помнишь?

Касаешься перышка грубыми пальцами. И тут вспоминается давно забытое чувство... Сильнее ветра, сильнее солнца...

***

- Лада, моя Лада...

И вот сплетаетесь в танце среди трав и цветов луговых, и не нужно больше ни ветра, ни неба. Взлетаете на новых крыльях, и смех ее россыпью росы на земле остается, поцелуи жарки и горячи что солнце, голос как река, песней громкой среди гор вьется, а глаза-глаза - небо синее, безбрежное.