Княжья травница - 3. Заложница первой жизни

Глава 1. Люди и нелюди

Август, 25 число

Ветка хрустнула где-то позади. Я стремительно обернулась, ощупывая взглядом лесной полог. Нащупала кинжал за поясом, прижав к груди голову сына. Тот спал, как ему и полагалось в месяц от роду, знать не зная и ведать не ведая, какие опасности подстерегают его на каждом шагу.

Никого.

Нет, вру. Никого не видно, но кто-то за кустами есть. Я вытащила кинжал наизготовку и тихо, но отчётливо спросила:

— Кто там? Выходи, зверь или человек.

Орать на весь лес тоже не стоит. Если даже в кустах притаился хищник, он меня поймёт.

Но оттуда больше не донеслось ни звука. Я повернулась так, чтобы видеть боковым зрением те самые кусты, и наклонилась за травой. Это от кашля. Высушу, буду заваривать. Зима тут будет холодной, потому что и лето не слишком тёплое…

— Хозяйка, там зверь, — раздался тихий голос в стороне. Обернувшись, я увидела Лютика, который всё больше напоминал детский велосипед — худой, ушастый, длинный и нескладный. Он стоял, вытянувшись в сторону кустов, и нос его подёргивался от напряжения.

— Я знаю, — вздохнула я. — Будь осторожен и не нападай, пока на нас не напали.

— Я его порву! — зарычал Лютик.

Ага, порвёшь, как же…

Если это волк, то у Лютика нет ни одно шанса из миллиона против зверя. Так что лучше соблюдать нейтралитет и спокойствие.

Сорвав пару десятков листьев, похожих на узкий и длинный шпинат, я уложила их в сумку, которую сшила из шкур убитых зайцев Забава. В сумке было много отделений, и каждое я наполняла только одним сортом травы. Всё это надо будет высушить на печи, сложенной Буселом из глины, да не сжечь, не пересушить, чтобы разложить по матерчатым кармашкам. Я сама придумала новый способ хранить лекарства — на длинной широкой холщине кармашки, и всё это дело прибито к стене в моей горнице. Ибо не склянок, ни горшочков тут не было.

В кустах снова послышался шорох. Очень осторожный, очень тихий. И ворчание:

— Добыча… много мяса…

— Я не мясо, — громко сообщила зверю из кустов. Закрыла карман сумки и выпрямилась. Лютик заскулил:

— Это волк, хозяйка! Я буду биться до последнего дыхания, но…

— Спокойно, Лютик, мы не будем драться с волком.

Я глянула на кусты и внушительно добавила:

— Волк уйдёт охотиться на другую добычу!

В кустах снова раздался еле слышный шорох, а потом вдруг — лязг железа и тонкий крик животного, переходящий в плач. Лютик подпрыгнул и затявкал:

— Зверю больно!

— Я так и поняла, — сказала обречённо. Выдохнула, поправила сына в самодельном слинге ирешительно направилась к кустам. Лютик заистерил:

— Не ходи! Не ходи, хозяйка!

Я проигнорировала собачий вопль и раздвинула колючие кусты. Большой бурый волк попал в западню — на его задней лапе защёлкнулись челюсти капкана. Лапа кровила. Наверное, кость раздроблена. Но зверь не выл и не скулил, он молча пытался перекусить железо. Я осторожно заметила:

— Ты не сможешь освободиться сам.

— У меня волчата, я должен, — сквозь зубы процедил он и с новой силой накинулся на твердь капкана. Я покачала головой:

— У тебя не выйдет. Дай я.

— Ты человек, ты хочешь убить!

— Нет, — мягко ответила на оскорбление моего рода. Хотя… Разве волк не прав? Прав.

Он блеснул в сумраке леса жёлто-янтарными глазами, сузил их, сказал жёстко:

— Ты убьёшь, волчата погибнут.

— У меня тоже есть волчонок, — показала я ему головку сына, тёмные волосики на макушке, выглядывавшей из-за слинга. — Не бойся, просто дай мне помочь тебе.

Волк оскалил зубы. Рядом со мной встал Лютик, и я ощутила жар от его пасти, от оскала, от готовности умереть за меня. Положив руку ему на холку, сказала:

— Лютый, нет.

Щенок, словно удивившись своему полному имени, глотнул с громким звуком и лёг. Он привык слушаться беспрекословно. А волк втянул носом воздух и раскрыл пасть в страдальческом дыхании. Лапа кровила. Ему было больно, но он старался не показывать этого.

Я присела рядом. Лютик пас голову волка — если тот дёрнется, щенок укусит. Вряд ли опасно, но не допустит, чтобы мне причинили зло. Лапа была зажата крепко, кровь уже начала подсыхать, но я ясно видела кость. Открытая рана, инфекция, перелом… Если оставить как есть, волк сдохнет: не от микробов, так от боли.

Сынок завозился на груди, и я придержала его голову ладонью. Он кряхтел, как старый дедок, и я поняла — скоро надо возвращаться домой и менять пелёнки. Поэтому с волком надо поторопиться.

Руками разжать капкан — дело непростое. Особенно, когда ты слабая женщина. Но мне удалось. Волк вскочил, поджав лапу, и Лютик дёрнулся, но глядя на меня. Я жестом указала ему на землю, и щенок лёг. Волк хотел сбежать, но я сказала тихо:

— Ты умрёшь, если я не залечу твою рану. И волчата умрут, потому что некому будет носить им еду.

Волк остановился, глянул на меня умными глазами и вдруг лёг. Тоже лёг. Я села на землю, не думая, что она холодная и я подхвачу воспаление придатков. О чём я думала в этот момент? О волчатах. Ибо я мать.

Зелёный рентген показал отсутствие переломов. И слава богу, потому что с переломом можно провозиться долго. Я принялась наглаживать лапу зверя, совершенно не думая о той опасности, которую он представлял. Вот связки, их надо вылечить. Вот мышцы, их надо срастить. Вот кость, её надо укрепить.

Волк снова раскрыл пасть, вывалив язык, и сообщил:

— Не болит.

— Я рада, — откликнулась рассеянно, потому что сын снова начал возиться и кряхтеть. Уж насколько он был спокойным ребёнком, но физиология есть физиология. Промочил пелёнки, и платье заодно… Надо домой. Но мышцы лапы ещё отдавали оранжевым, и я не могла бросить волка с такой конечностью. — Лежи смирно.

— Ты другая.

— В смысле?

— Другая, не как те люди.

— Какие люди? — всё ещё рассеянно спросила, поглаживая лапу и сращивая разорванные волокна.

Волк не ответил.

А меня будто током ударило.