Кочующий

Кочующий

КОЧУЮЩИЙ

Сновидения бывают от множества забот.
Екклесиаст, 5, 2

   Это были первые дни весны 1943 года, ветреные и теплые. Наш немногочисленный взвод двигался к Москве. После успешно проведённой операции по освобождению Воронежа и нескольких других оккупированных немцами земель, армия готовилась к наступательным маневрам. До нас временами доносилась молва о готовящихся масштабных планах с мудреными названиями, что сокрушат немецкий фронт уже к осени этого года. В правдивости этих слухов нам, простым солдатам, еще только предстояло убедиться. Сейчас же мы шли по грязному снегу, что задиристо чавкал под ботинками, и молчаливо дожидались, когда старший лейтенант Карелин обнаружит место для привала и сочтет его приемлемым.

   Меня мобилизовали в числе прочих солдат, и я весьма исправно нес свою службу. Но я хранил тайну, печать которой непросто было рассмотреть на столь юном лице. Таких, как я, в нашей семье называли Кочующими. Кочующим был мой отец, мой дед и несколько более древних предков. Словом, этот дар мужчины нашего рода благополучно передавали друг другу сквозь время. Мы можем проникать в тонкие материи этого мира. Читать непостижимые тайны. Мы можем выбирать. Когда пришло мое время, я предпочел путешествовать в снах. С тех пор, как в день восьмилетия отец начертил на моем лбу влажный полукруг, окунув перед этим палец в подогретое черничное вино, я получил эту способность, и с тех пор не могу с ней расстаться, даже если пожелаю. Пока шли бои, я сражался наравне с другими солдатами, но знал наверняка, что пуля не сможет ранить меня, так же, как кинжал не рассечет плоть. Смерть приходит к Кочующим иначе, я уже знаю, как именно.

   Едва объявляли отбой, и солдаты засыпали, я ложился на спину, закрывал глаза, но продолжал видеть сквозь притворенные веки звездное небо. Это всегда начиналось так. В неведомый миг я покидал тело и мог войти в сон любого. По сновидениям людей всегда можно представить картину будущего. Собирая мельчайшие, едва уловимые детали, я всегда угадывал, кого из солдат в ближайшем бою ожидает гибель. Тогда во снах я навещал родных убитого солдата. Обычно жену, мать, порой отца или брата. В тишине ночи я касался их сердец и вместе с болью от потери сообщал им успокоение и мир. К утру они не могли вспомнить этого сна, но смутно ощущали свершившуюся трагедию и поневоле готовили себя смириться с потерей. Весть о смерти солдата, обернувшись краткой телеграммой, ворвется в их дом еще только спустя месяцы. А все же пережить то, что однажды случилось во сне, много легче.

   Было в моих видениях и кое-что еще. Образ юной девы с легкой улыбкой и глазами темными, как звездная ночь, всегда виднелся на окраине каждого чужого сна. Она сидела, закутанная по плечи в светлый палантин, и шила на пяльцах. Иногда ее фигуру скрывал туман или дождь. Она была прекрасна, но я знал, стоит мне встретить ее в жизни, и сердце навсегда замрет в моей груди.

   Итак, часть ночи я разносил скорбные вести, а другую часть искал будущих смертников. Был у меня друг, юноша по имени Андрей Балашов. Его губы двигались значительно медленнее, нежели мысли в голове. А мысли обгоняли собеседника на день вперед. Андрей умел одним взглядом выразить все, что хотел сказать, да так, что его понял бы и незрячий. Речь Балашова, звучащая, как я уже сказал, не слишком часто, напоминала безветренную бархатную ночь, что окутывала тебя одеялом и нежно баюкала на перепутье уходящего и грядущего дня. Его сны были чудесны, и я смотрел их как фильмы. Однажды Андрей заметил меня в своем сне.

   - Что я должен сделать, чтобы вовремя все закончить? - почему-то спросил его я. Протянув руку, в которой были зажаты три алых тюльпана, он ответил:

   - Вовремя начать.

   Вернувшись в мир, я уже понял, что это означает. Андрей должен умереть в ближайшем бою.

   Палатка командира Карелина стояла ближе всех к воде, потому как он любил по ночам слушать безмятежное течение сонных вод. Едва дымились крохотные угольки костра, среди которых нет-нет да и вспыхивала яркая искра, похожая на человеческую душу. Карелин сидел на отсыревшем от талого снега бревне прямо перед своей палаткой и стругал деревянный брус, отбрасывая щепки далеко к берегу.

   - Товарищ старший лейтенант, рядовой Соболев!

   Карелин неспешно повернул ко мне голову, и я заметил на его обветренном, покрасневшем лице добрую улыбку.

   - Был приказ распределиться по лагерю и спать, рядовой Соболев, - произнес Карелин.

   - Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить! Возник неразрешимый вопрос! - заявил я. Сперва командир сказал на это, что все неразрешимые вопросы задаются во время службы, и нечего мне мельтешить здесь в такое время. Затем, не делая паузы, Карелин потребовал изложить суть дела. Тогда я спросил, какой бой ожидает нас завтра. Командир перестал стругать брус, а обращенный ко мне взгляд можно было сравнить со струей холодной воды, упавшей на горячие камни.

   - Завтра нет боя, - проговорил Карелин. - Я ничего об этом не знаю. А у тебя, Соболев, какие-то иные сведения?

   Я заметил, как тревожно двигались его глаза по моему лицу. Командир был человеком, который не любил терять понапрасну своих людей, подобно скупому богачу, что лишний раз не расстанется с монеткой. По большому счету, мне нечего было сказать, поэтому я молча сел рядом с командиром, бесцеремонно игнорируя устав. Карелин не возражал. Пока я смотрел на воду, он смотрел на меня. Длились последние часы этой ночи. Воздух полнился пьянящими ароматами веток хвои, и сердце чуть замирало перед каждым ударом, будто стремясь отдалить тот, что станет последним.

   Утром боя не было, лишь откуда-то издалека доносились звуки редкой перестрелки. Кончалась древесина, следовало сделать заготовки. Помню, мы с Андреем работали рядом. Он разговорился. Оказалось, Балашов хотел стать писателем, и в доме осталось несколько забавных рукописей. Мне стало ясно, отчего в его снах я так часто видел эти тетради, возникающие из ниоткуда и будто парящие в воздухе.