Я вышел из субъектива спустя десять циклов. Первое, что я испытал это отчаяние, равномерно разделенное с тоской. Кофе здесь хуже, еда даже выглядит угрюмо, а еще — ее нужно переваривать и избавляться от шлаков. От такого отвыкаешь быстро. Впрочем, даже из текстов прошлого ясно, что люди не обращали на это внимания. Разве только шутили. Но какие тут шутки, когда приходиться сталкиваться с деятельностью внутренних органов по-живому. Их мирный сон прерван, а меня искренне пугает воплощение слова кишечник.
Неумело проследовав на кухню и поупражнявшись в мелкой моторике я неожиданно познал всю прелесть вестибулярного аппарата. Конечно, конечно. А чего же я ждал? Нужно было заказывать полный фарш. Чтобы субъектив был спаренным с реальностью: секс, еда, выделения. Тогда бы не пришлось, как сейчас, валяться на полу с разбитой головой и думать о пульсации крови мирно покидающей плоть, растекающейся на линолеуме. Пятно несостоявшейся эволюции, образ обузы, ветхости, пропасти.
Скоро ко мне придет она, чтобы поговорить, а здесь такой я. Или, скорее — я здесь вот так вот, в дурацком положение.
Нужно вырвать. И кофе, и тост. А потом встать и убрать.
Ни то, ни другое не доставило радости. Как же всё-таки плохо, что из субъектива существует выход. Однажды, мне довелось читать подобное в ленте работяги. Он единственный раз в году отправлялся в отпуск и после ничего не писал до наступления, следующего. Его посты всегда оканчивались фразой: как плохо, что из счастья тоже есть выход. Заприте меня бляди. Я готов.
Я тоже, — думал я, но увы. Счастье прерывается на кофе-брейк. В этот момент вселенная пуста и бесцветна. Она никогда не началась и нигде не длиться. Она блю, а я — блюю.
Сара пришла под вечер. Здесь он тоже какой-то мрачный. Звезд почти не видно, луна прячется в настолько унылых тучах, что облаками их может назвать только умалишенный. Действительно. Куда не посмотри здесь все что угодно выглядит неотёсанно и криво. Плинтус, деревья, улицы. Дома располагаются настолько несуразно, что их статичность далеко не худший параметр. О форме мне и говорить не хочется. Где ты моя прихожая, мой бальный зал, мой дом любимый?
— Тебе нужно умыться, — сказала Сара натягивая щеки в попытке сварганить улыбку.
— Тебе тоже.
Я впустил ее. Дверь запирать не стал. Да и не смог бы. Второй раз проворачивать ручку я не решусь.
— Где ванна помнишь?
— Помню.
— Хорошо. Я умоюсь не кухне.
Сара свела брови в центр — явно это стоило ей усилий — сказала:
— Жулик. Кухня ведь открыта.
— Я открыл входную дверь, — парировал я. — Разве мало?
— А как ты думаешь я выходила из своей квартиры?
Спорить не стал. Ванную открыли вместе. Я сделал заметку в домоправителе заменить двери на автомат. Дорого, но стоит того.
Мы сели. Ничего не предлагал. Не хотел показаться невежливым.
— Так много всего, — выронила Сара потупившись в мои глаза.
Наверное, если бы это сказал я тогда бы тоже завис. После субъектива тяжело выходить на контакт. Некоторым нужны курсы. Мы с Сарой обходились друг другом.
— Море, обнимет закопает в пески...
— Закинут рыболовы лески, — закончила она и вновь улыбнулась. Могу поклясться быстрее, чем в прошлый раз.
— Я к концу затеяла сюжет с золотой рыбкой. Хотела узнать насколько я плохой человек.
— И как?
— Не знаю. Этот сюжет из тех, что лучше не юзать, когда нет судей. Выводы сами не напрашиваются, знаешь ли. Затосковала. Надо было сразу. А так как будто бы время потратила.
Сомнения. Да. Сомнения — это неизбежно, когда находишься там.
— А ты что делал?
— Я... — я поднял брови и уже не мог опустить их обратно. — Читал, в основном.
— Что?
— Все подряд.
— Значит из нового ничего, — констатировала Сара растянув последнее слово по слогам.
Я кивнул. С поднятыми бровями это явно выглядело глупо.
Новое. Новое не интересно. Читать впечатления о субъективе, зачем? Что в них можно почерпнуть? Сюжета нет, а тексты, откровенно, графоманские. Аудио и видео материалы и того хуже. Нет. Чтобы хорошо проводить время за пределами реальности нужно опираться на нее. Нужно пропитываться ее изъянами и латать их. Хороший субъективщик портной, кулинар. Ему не следует вариться в котле из таких же как он.
— А что в этом новом? — спросил я и не дожидаясь ответа продолжил. — Все материалы из субъективщины других пустышка. Я и сам могу написать и снять подобное.
— Так почему не пишешь?
Сара спросила напитав голос жалостью, но я услышал — мы очень давно знакомы — укоризну. Придирку. А ведь я писал. Много писал и снимал. Но зачем это показывать? Никому не нужны мои личные переживания и шалости. То есть — может, конечно, найдутся поклонники, но что с того? Еще один субъективщик со своей жижой* [жижа —живая история].