Когда часы пробьют вчера

Глава 1. Позолоти, касатик, ручку

Наши дни.

Ключ входит в замочную скважину, худые пальцы сжимают его так, что костяшки побелели. Поворот, ещё…

Звук, противный для человеческого уха, льётся музыкой для моих ушей.

Я даже не шелохнулась. Сижу на гавёных нарах, упорно делаю вид, что нарочито-медленное шевеление прыщавого жандарма меня нисколечко не заботит.

Прошло ровно три часа, как меня задержали. Держать меня ни минутой больше он не имеет права. Носитель серого козырька знает об этом не хуже моего.

Я знаю это, как когда-то знала “Отче наш”, только всё равно, каждый раз, стоит оказаться в участке, и время начинает течь, как тесто на бабушкины блины.

Медленнее некуда. Почти зависло.

Бабуля у меня – та ещё лентяйка.

Железная решётчатая дверь картинно распахнулась, новобранец застыл.

Ну что ж. Пора, а то сейчас ещё сядет на него всякое-чего.

Только, ради всего святого, Сариша, не спеши.

Шаг, второй… пара минут и меня здесь не будет. Стены, пропахшие казёнщиной – не лучшее место для девушки.

— О! Сашка! Так его за ногу! Ты-то мне и нужна!

Иди ты! Вот только встречи с комиссаром мне не хватало!

— Господин начальник хочет узнать свою судьбу? — запела я свою песню, улыбаясь так лучезарно, как только способна. — Позолоти, касатик, ручку, — показала пустую ладошку, специально погромче звякнув тоненькими браслетами, — что было, что будет, чем сердце успокоится, всю правду расскажу.

Тучный начальник участка замер на пороге подведомственного ему учреждения, пока я обхожу его по кругу.

— Не дури, разговор есть. Пошли в кабинет, — сама серьёзность. Вай-вай-вай.

— Вот ещё, господин комиссар. То твои разговоры, не мои. Мне с них проку нет. Да и явись ты на часок пораньше, а так…

— С дела ты в накладе не останешься, — а он, этот душитель свобод, умеет убеждать. Сама галантность.

Знает, как заинтересовать даму. Что и продемонстрировал в кабинете.

— Чаю выпьешь? — спросил, завешивая маленькое зеркало в углу, пока я жду на пороге.

— Выпью, — учитывая то, что в моём, с позволения сказать, доме, нектара этого не водится уже больше недели, как можно отказаться?

Он приловчил на зеркало свой платок, только тогда я шагнула за порог.

Уселась, из кармана достала складное зеркальце – пригладила пальцами кудри, подтёрла под глазами пятна.

Да если бы у меня так не сосало под ложечкой, хрена с два бы они сегодня меня взяли.

— Как кстати ребята тебя сегодня привели… — потёр руки комиссар, распорядившись о чае.

Я, как устраивалась на стуле, поправляя длинную юбку, так и замерла.

— Привели? — что я ненавижу больше всего на свете, так это гавёное враньё. Мне. — Твой новенький меня три раза уронил, пока приводил! Тоже мне: привели! — сдула с лица непокорный локон. — Понять не могу: где я успела ему дорогу перейти? Он меня впервые видел! А уже напридумывал себе всякого-чего!

— А ты, часом, не охамела, подруга? — комиссар, кажется, забыл, что ему что-то от меня нужно. А дело пахнет выгодой, значит, теперь это что-то нужно и мне. — Пошла чистить прямо на центральной площади! —хлопнул кулаком по столу. — Семь кошельков, так его за ногу! Семь! Ребята ждали, дали тебе погулять, но берега-то видь!

— Ладно, ладно… что там, говоришь, у тебя за дело?

Седьмой кошелёк, прошу заметить, можно не считать. Он как бы был, но его, как бы не было… пустой оказался.

— Дело… кхм… нужно сыграть роль жены одного тетрарха [1].

Я заржала. Смеялась так, что слёзы полились из глаз.

— Ты закончила? — господину начальнику, в отличие от меня, смешно не было. Душнила.

— Ну и насмешил, спасибо! Посмеялась я, конечно, от души, от неё же и вынуждена отказаться, — краем серой блузки я вытерла проступившие слёзы. — Боюсь, что гонорара за такую работу мне даже на пудру не хватит, не то что ещё на всякое-чего.

Потому что тетрархи – члены семей правителей тетр [2], все сплошь светлокожие. Жёны тетрархов – сёстры таких же тетрархов, аристократия-с.

Среди семей, правящих городами-островами, была лишь одна смуглокожая, как я.

Была да сплыла.

— Так вот, если ты закончила, то я тебе расскажу одну занимательную историю, на которой мы оба сможем сделать неплохие деньги, — ладно, чё уж. Послушаем. — Одиннадцать лет назад… — я дёрнулась, — сын тетрарха Совы женился на девочке, — пальцы сжали юбку, лишь бы не тряслись, — маленькая терха [3] Воронова. Уж не знаю, кто устраивал этот брак… Сашка! Ты побледнела! — чушь гавёная! Я никогда не бледнею. — Попросить воды? — я замотала головой. — Короче, я не знаю, куда делась малютка Воронова, только сейчас младший Совин упорно ищет девушку, что сыграет роль его жены…

— Что случилось с девочкой? — голос, кажется, ко мне вернулся.

Комиссар хохотнул:

— А мне прям отчитались! Почём мне знать, так его за ногу! Может, младший Совёнок пристукнул навязанную жену, может, выкинул из дома, а может, и сама сбегла. Развода точно не было. Да и живут они тихо: он женой никогда не светил, на публике как до свадьбы появлялся с любовницей, так и по сей день с ней мелькает. Журналисты тогда заинтересовались их браком, попробовали копнуть, но девчонка из дому носа не казала.

Ещё скажи – по своей воле!

— Фотки есть?

— Чьи? — не понял мундироносец.

— Терхи, конечно.

— Нет, прикинь. Совин сказал, что требование одно: уроженка тетры Ворона. Ему плевать, как она будет выглядеть, цитирую: “они, эти ворОны, все на одно лицо. Безликие”. А парень из министерства, что попросил меня тихонько, по своим каналам поискать актриску, сказал мне по секрету, что Совину потому всё равно, что он даже не помнит, как его жена выглядела.

Выйдя из участка, достала из кармана мазфон. Не звонить, нет. Скорее, по привычке: глянуть на экран, на котором пара оповещений из ленты новостей всякого-чего, да время.

Когда руки снова опустели, а мазфон вернулся в недра летящей юбки, я так и не знала, который сейчас час.