Когда цветет змеиная лилия

Глава - 1 - В которой Бай Сучжень возвращает свою духовную жемчужину, а затем обрывает жизни сотни заклинателей.

Люди всегда вмешивались в чужие жизни с таким рвением, словно им своих собственных не хватает. Это уже даже стало их некой отличительной особенностью. Крайне раздражающей. Они привыкли разрушать все то, что им не нравится, чего они не понимают или боятся. Им почему-то всегда хочется подминать окружающий их мир под свои правила и нормы. В такие моменты все обычно заканчивается насилием. И никогда им в голову не закрадываются мысли о том, что не им диктовать всем остальным подобные каноны и правила. Ведь в этом мире есть множество всего того, что никогда не станет частью их мира, не будет следовать их нормам (люди еще отчего-то постоянно забывают о том, что для некоторых и вовсе являются всего лишь кормом), но они же отчего-то продолжают считать себя едва ли частью Небесного царства, что обращает на них внимания не больше, чем на ползущего по листку жука. Что же это? Глупость? Надменность? В смертных сосредоточено так много гордыни, что они попросту не в силах с ней совладать. Итог? В обоих ее жизнях эти невероятно шумные существа, что живут лишь кратким мигом своих желаний и эмоций, страхов и сомнений, вмешивались в жизнь Бай Сучжень, а после безжалостно ломали ее.

И вот теперь они вновь стали причиной того, что ее новая жизнь раскололась на «до» и «после».

Изумрудное пламя взметнулось к сводчатому потолку пещеры, а затем тут же отступило, словно морские волны во время отлива. Оно забрало с собой прах тех самых сожженных заживо заклинателей, которые не успели вовремя сбежать из змеиного логова. В былые времена Сяо Цин не была бы столь расточительна. Людские души были сладки на вкус, а также куда желаннее человеческого мяса, крови или потрохов. Не каждый день духу-оборотню выпадает столь щедрая трапеза. Однако, за прожитые тысячелетия Зеленая Змея стала куда разборчивее в еде. И теперь она осознавала, что людская подлость и трусость подобна гнили на сладких плодах, что уже и в пищу непригодна. Сколько не пытайся избавиться от этих гнилостных пятен, что покрыли собой яркую кожицу, но они никуда не денутся, а мякоть уже не столь сладка. Хотя сам процесс был очень увлекателен, особенно, если окурить плоды сладким дымом, а затем медленно срезать тонкий лоскуток сочащейся соком мякоти. Так приятно срезать с них кусочек за кусочком, пока не останется лишь косточка, которую так просто перемолоть в муку и развеять по ветру. Сяо Цин улыбнулась своим мыслям. Пожалуй, чуть позже, она займется этим, но только лишь после того как приведет сестру в чувства и все ей объяснит.

Разговор будет не из приятных.

Сяо Цин и сама знала, что опоздала. Заигралась в маму. Слишком уж она вжилась в роль старшей сестры, а точнее... почти матери. Но Зеленая змея наконец-то поняла, почему старшая сестрица так сильно дорожила своей человеческой семьей когда-то, а также проводила бессонные ночи у раскапризневшегося из-за режущихся зубок сына, а затем радовалась, когда удавалось расслышать в детском неразборчивом лепете и мешанине из звуков хоть какие-то слова. Бай почти плакала от счастья в тот день, когда её ненаглядный сын сделал первый шаг. И Сяо Цин все это казалось чем-то лишним. Все было слишком по-человечески.

Однако, оказавшись с хрупким змеином яйцом на руках, она наконец-то осознала все то, что все это время чувствовала Бай Сучжень. За тонкой, словно рисовая бумага, скорлупкой, теплилась та самая живая душа, которая была для Зеленой Змеи самым дорогим нефритовым сокровищем во всем Подлунном мире. Все бессонные ночи и дни проведенные в суете, пока маленькая змейка росла, познавала мир, ошибалась и капризничала, были столь же драгоценны, как и жемчужина, что была надежно спрятана под шелковыми одеждами. Как это могло не трогать? Первая пойманная букашка, первая линька, смена облика, первое слово и молочный зуб, первой озорство и самая первая детская невинная ложь. Все это было куда драгоценнее россыпи камней и самоцветов, что успела накопить за свою долгую жизнь Сяо Цин, тем самым обеспечив им хотя бы хорошую и тихую жизнь за пределами шумного города.

Но сама того не заметив, позволяя себе наблюдать за взрослением Белой, Зеленая Змея оттягивала ритуал по возвращению духовной жемчужины. И каждый раз она находила новое оправдание. Первым ее оправданием было то, что А-Су еще слишком маленькая и слабая, а ее тщедушное тельце не справится с силой накопленной в жемчужине. Когда же юная змейка достаточно окрепла... Может стоит подождать более подходящего возраста? Все же сестрица Бай помнит себя взрослой женщиной, а не юной девушкой. И вновь несколько лет были поглощены жемчужиной. Затем наступили слишком неспокойные время, торопиться некуда, а их жизнь течет совершенно иначе. Зеленая думала, что у нее еще есть время.

Скоро и праздник начала лета.

Иронично, что беда снова пришла к ним в день Драконьих Лодок, как и в последний день жизни смертного мужа Бай Сучжень много столетий тому назад. Словно сама судьба решила напомнить заигравшейся Зеленой Змее о том, что для всего есть свое время, и ныне пробил тот самый час, когда все должно вернуться на свои места. Больше ждать было нельзя.

И было слишком поздно откладывать ритуал до лучших времен.

Они не настанут.

Сяо Цин так надеялась удержать Сучжень в этой легкой для нее жизни хоть еще немного, что не заметила, как та уже успела вырасти. И теперь бледная, почти бескровная А-Су лежала без сознания на холодном каменном полу. Ее длинные черные волосы отяжелели от крови, а тонкие пальцы свела болезненная судорога, от чего изящные ладони казались лапами хищной птицы. На белоснежном ханьфу расцетали карминовые цветы боли.

Сяо Цин опустилась перед сестрой на колени, затем, осторожно приподняв ее, положила голову А-Су к себе на колени. Она ласково провела ладонью по бледному лицу, снимая прилипшую к щеке прядку, тяжело выдохнула и с болью произнесла:

— Простишь ли ты меня?

Духовная жемчужина, спрятанная в шелковом мешочке под нижними одеяниями, тут же обожгла кожу Сяо Цин, словно почуяв приближение того самого момента, когда она вновь станет частью цельной души.